Все это м-р Росс объяснил Бэнни с целью обуздать излишний идеализм в душе своего будущего наследника, будущего делового человека.
IV
Волна событий докатилась и до Парадиза. Там в это время все рабочие были опять на своих местах, получали по лишнему доллару в день, и эту прибавку им обещали еще увеличить. А в такое горячее время хорошие рабочие, искусные в деле бурения, ценились на вес золота. Полились и там военные агитаторы, и к их речам все жадно прислушивались. Нефтяные рабочие были большими патриотами и все, как один человек, готовы были записаться в набор. Но они не могли бросить то дело, к которому были приставлены, так как ничего не могло быть в данный момент важнее нефти, и их служба родине заключалась в том, чтобы следить за правильным притоком этой последней, оберегать ее от пожаров, не допускать, чтобы в скважины попадали какие-нибудь посторонние предметы, вообще зорко охранять их от всех тех проявлений вандализма, на какие только были способны германские агенты.
Поль был по-прежнему главным надсмотрщиком над плотничьими работами, требующимися для сооружений и построек м-ра Росса. Но в первый же призыв он вытянул жребий, и хотя м-р Росс и предлагал ему устроить так, чтобы его оставили в Парадизе (а устроить это было ему не трудно, так как председателем комиссии был м-р Коффи — тот самый, который когда-то взял у м-ра Росса деньги за быстрое исправление тех дорог, по которым подвозили материалы для его новых вышек), но Поль наотрез отказался, говоря, что в Парадизе было немало семейных людей, понимающих в постройках не меньше его, — он же обязательно решил отправиться на фронт.
Поль опять дружил с Бэнни, и они вели бесконечные беседы и споры. В вопросе о войне Поль несколько расходился со взглядами своего приятеля. Он не сомневался, конечно, в том, что, раз вступив в войну, Америка победит, но он не считал, что это вступление было так необходимо, и Бэнни принужден был повторять ему все те аргументы, которые он слышал от своих школьных ораторов. И все эти рассуждения и споры очень оживляли атмосферу ранчо Раскома. Что касается Руфи, то, как это ни странно, ее отношение к войне было точь-в-точь таким же, как и старой м-с Росс, которую она ни разу в жизни не видела. Она заявляла, что все войны одинаково возмутительны и что ей нет и не будет до них никакого дела. Говорить так ее заставлял, конечно, главным образом страх, что Поль будет призван и убит. Вот почему, когда Поль прочел в первом списке призываемых свое имя, Руфь пришла в совершеннейшее неистовство, и ничто не в силах было ее успокоить. Уцепившись за брата, она кричала, что не позволит ему идти на фронт, что умрет с горя, если он уйдет. Когда же она убедилась, что решение его непоколебимо, — она вернулась к своей работе, бледная как полотно и безмолвная.
Поль отправился на ученье в лагерь, и с этого дня бледность и безмолвие сделались господствующими чертами во внешности и в характере Руфи.
Вечером она отправилась домой к отцу, так как это была суббота и ей нужно было идти со всеми на другой день в церковь и сидеть там и кусать себе губы, слушая проповедь Эли. Эли был проповедником по образцу ветхозаветных пророков, призывал на врагов Божий гнев, требовал, чтобы все они до одного были стерты с лица земли — все без исключения, даже самые крошечные младенцы, которые были, по его словам, "отродьями дьявола". Как проповедник, Эли сам убивать их не собирался. Лично его война не касалась, так же точно, как не касалась она и его сестры, Мели. Мели разрешила задачу очень просто: вышла замуж за молодого рабочего-плотника и просила м-ра Росса сделать его подрядчиком, чтобы он мог все время оставаться дома. Мели, веселая и легкомысленная болтушка, говорила Бэнни, что Руфь должна была бы последовать ее примеру и тоже найти себе мужа, вместо того чтобы убиваться о Поле. Кто знает — может быть, придет день, когда Бэнни тоже захочет быть освобожденным от призыва, и тогда они оба одновременно могли бы разрешить эту задачу.
V
Это лето было лихорадочным летом в жизни Бэнни. С одной стороны — война, с другой — его увлечение Эвникой. Он проводил большую часть времени в Бич-Сити, объясняя это своими подготовительными военными занятиями; на самом же деле, помимо военных занятий, его удерживали там и настоятельные требования Эвники. Первым облачком на ясном небе их счастья были именно его частые поездки в Парадиз, куда Эвнике не совсем было удобно его сопровождать. Чтобы подразнить его, она повторяла слова, сказанные про него как-то Берти: "маленький нефтяной гном", и прибавляла: "Не понимаю, на что тебе столько денег? А уж если действительно они тебе нужны, то я в любое время могу взять для тебя у папы". Как раз в это время Томми Хойт сделал очень выгодную аферу, скупив за несколько дней до объявления войны старые корпуса судов, стоявших в гавани. Говорили, что это дало ему несколько миллионов чистого барыша. Об этом много писали в газетах — и, разумеется, в очень сочувственном тоне: удачи подобного рода как нельзя более отвечают той мечте о славе, которую создает себе обычно большинство людей.
Но как мог Бэнни объяснить Эвнике, что для него важны были не самые деньги, что его заставляла принимать участие в этом деле та острая нужда в нефти, которую испытывала страна? Такая точка зрения, без сомнения, показалась бы Эвнике чересчур серьезной для восемнадцатилетнего мальчика. Поэтому он объяснил свои поездки в Парадиз нездоровьем м-ра Росса и его желанием почаще видеть сына. Но это вызвало новый взрыв недовольства со стороны Эвники. Кого же Бэнни любит больше — отца или ее, свою возлюбленную? Однажды в порыве нетерпения она схватила его за плечи и энергично тряхнула, говоря, что если он откажется сопровождать ее на танцевальный вечер и опять уедет в свою пустыню, то она этого ему никогда не простит и найдет себе другого друга.
Ее жажда удовольствия не знала границ, ей всегда всего было мало. "Еще один танец! Еще один!" — умоляла она. А потом ей нужен был еще один бокал вина, а после — еще один поцелуй. Когда же Бэнни отказывался пить столько, сколько она требовала, она обижалась. Неужели же обещания, которые он давал своему отцу, он ставил выше ее просьб? И как могла она показываться с ним в обществе своих друзей, если он желал играть роль страшного скелета на веселом пиршестве?
Молодая девушка недолго довольствовалась их уединенными прогулками на берегу моря при свете месяца, молчаливом свидетеле их тайны. Она любила свет залитых электричеством зал, ей нравилась возможность безудержно тратить отцовское богатство, которое досталось так легко. И она отправлялась с Бэнни в Анфель-Сити, в один из самых модных дорогих отелей, где в громадных столовых, убранных с чисто дворцовой роскошью, гремели джаз-оркестры и толпы кутил всяких возрастов придирались к каждому случаю, чтобы организовать шумные пиршества. Все залы были декорированы флагами союзных наций, всюду мелькали мундиры военных. И все это олицетворяло для Эвники войну. Ужинать в залитой огнями комнате под звуки оркестра, вставать, когда ей играет "Усыпанное звездами знамя", а потом танцевать, танцевать всю ночь под звуки "целуй меня, мой миленький, целуй!". Она была необыкновенно агрессивной маленькой танцоркой и так крепко прижималась во время танцев к своему кавалеру, что казалось, что оба были вылеплены из одного куска. Бэнни считал, что вести себя так в публике было не очень-то пристойно, но это было вполне в духе времени, и никто из присутствовавших не обращал на них никакого внимания, особенно после ужина, когда выпитое вино давало себя чувствовать.