То, что его инстинктивная скрытность, похоже, была не напрасной, выяснилось, когда этим утром в банк пришел Рой. На сей раз Тэд Гарнетт был занят с клиентом, и Рой направился прямо к отделению Рейнарда. Они обменялись вежливыми приветствиями; Рой протянул чек на десять фунтов и, пока Рейнард выдавал ему наличные, обронил несколько замечаний о погоде (она оставалась теплой и безоблачной), о новостях дня и о фильме в местном кинотеатре. Он как будто куда-то спешил и, сосчитав деньги, тут же собрался уходить. Помня о том, что они не назначили точного времени для вечерней встречи, Рейнард собрался с мужеством и окликнул Роя — довольно громко, так как тот уже отвернулся от стойки.
— Послушай, — позвал он вслед удаляющейся фигуре, — я забыл сказать — я, может быть, сегодня немного задержусь.
Рой повернулся кругом, обратив к Рейнарду лицо, на котором, кроме обычной благожелательности, читалось довольно бестолковое непонимание.
— Извини, приятель, это ты мне? — переспросил он. — Я что-то не расслышал…
Зная, что произнес свои слова совершенно отчетливо и к тому же опасаясь привлечь внимание коллег, Рейнард виновато опустил глаза.
— Нет-нет, прошу прощения, — чуть слышно проговорил он, — это я другому.
— А, тогда извини — я думал, ты со мной говоришь. — Он любезно улыбнулся и вышел из банка молодцеватой походкой атлета.
Конечно, подумал Рейнард, можно было и догадаться, что Рой не захочет говорить в банке о «тренировочной программе». Глупо было упоминать о сегодняшней встрече: его друг, несомненно, приехал бы в обычное время и подождал бы его. В будущем ему надо будет делать вид, что Рой просто обычный клиент, с которым он никогда не общался (и не мог общаться) вне банка. Рой явно ожидал, что он и сам до этого додумается — и мысль о собственной неосмотрительности мучила Рейнарда весь остаток дня, внушая ему несоразмерное чувство вины.
Получилось так, что в этот раз Рейнард ушел из банка несколько позже обычного. Он шел к мэрии, в душе опасаясь (и в то же время надеясь, так как нервничал из-за предстоящего испытания), что Рой его не дождется. Однако машина стояла на том же месте, и Рой встретил его приятной и довольно безличной улыбкой.
— Залезай, — окликнул он. — Время поджимает.
— Прости, что я так поздно, — извинился Рейнард. — Я хотел тебя тогда предупредить… Долго ты ждал?
Рой покачал головой.
— Я сам только что приехал, — сказал он.
Рейнард забрался в машину, и они двинулись в том же направлении, что и прежде, вверх по крутому склону холма к вершинам утесов и «Храброму солдату». Это озадачило Рейнарда, ожидавшего, что его повезут к казармам на западной окраине города; однако он благоразумно хранил молчание, опасаясь, что Рою могут не понравиться лишние расспросы.
Рой молча миновал «Храброго солдата», затем повернул прочь от моря по узкой меловой дороге, шедшей вверх по высокому изгибу холмов. Дорога сузилась сильнее, стала проселочной и в конце концов совсем исчезла у группы нежилых ниссеновских бараков [7] . Не останавливаясь, Рой поехал напрямик по неровному дерну, отчего машину сильно закачало и затрясло; местность круче пошла в гору, затем выровнялась в широко расстилавшееся плато. Рейнард неожиданно его узнал.
— Так это же Римский Лагерь, — воскликнул он.
Рой удивленно повернулся к нему вполоборота.
— Конечно, — сказал он. — А ты как думал?
Он резко остановил машину на границе «лагеря» — тот представлял собой нечетко очерченную систему земляных укреплений, расположенных вокруг уплощенной центральной площадки.
— Он, конечно, такой же римский, как и я, — заметил Рой.
— Точно все равно никто не знает, — сказал Рейнард, в свое время изучивший местные археологические находки. — Лет тридцать назад тут кое-где покопали, только вот обнаружили не особо много. Кое-какую утварь из бронзы и что-то вроде амулета — он у них в Глэмберском музее.
Рой кивнул.
— Знаю, видел — змея и кинжал. Он вроде как «друидский», только это все, небось, чушь собачья. О друидах все равно никому ничего не известно… Уж каких только басен не услышишь.
У Рейнарда было странное впечатление, что Рой нарочно прикидывается невеждой и что его интерес к предмету гораздо больше, чем он хочет признать.
— Мне все же думается, что лагерь, в любом случае, точно доримский, — менторски заметил Рейнард, в душе сознавая, что слова эти были попыткой выиграть время и отдалить начало ожидавшего его испытания.
Рой, вероятно, об этом догадался: он вдруг сделал нетерпеливый жест.
— Пора за дело, — сказал он. — Вылезай. Для бега все взял? Отлично — тогда раздеваемся. Сейчас не холодно.
Под укрытием машины Рой быстро сбросил одежду и натянул шорты из хаки. Рейнард, не столь живо, последовал его примеру: вечер был достаточно погожий, но, отвыкнув за последнее время от такого закаливания, он ощутил, как его пробирает осенний холод. Рой, на своей стороне, уже шагал на месте, поднимая колени, и махал руками перед грудью. Его крупное тело, хоть и крепко сложенное и мускулистое, было гладким и белым, как у ребенка; Рейнард с удивлением заметил у него на левом предплечье татуировку: офицерской касте это было несвойственно. В наступающей темноте рисунок был виден смутно, и Рейнард не мог разглядеть, что на нем изображено; в памяти у него зашевелилось смутное воспоминание о какой-то недавней встрече — он не мог припомнить где и с кем, — когда он видел похожий знак, и точно в таком же месте на левом предплечье.
— Готов? — нетерпеливо гаркнул Рой. — Тогда вперед — просто пробежимся вокруг площадки, чтобы ты размялся.
Он пустился бежать, размеренно и легко двигаясь маховым шагом; Рейнард, нагоняя его, попал в ногу, запыхавшись от непривычного усилия и слегка дрожа от ветра с моря, со всей силой обдувавшего его оголенное тело. Их пробежка шла вдоль границ мелового плато — области примерно в двадцать пять акров, огороженной поломанной проволочной оградой. За оградой местность наклонно спускалась к более ровным полям, в основном пахотным, — там кое-где виднелся кустарник и заросли буков. Чистое небо над головой казалось огромным — воздушный вакуум, под которым земля выглядела не более чем съежившимся островком, парящим среди пропастей пустоты. Расстояния исчезли в сгущающихся сумерках, обманчивый закатный свет скрыл или исказил знакомые ориентиры. Высоко в небе запоздалый жаворонок посвистывал неясно и прерывисто, словно непрочно привязанный к земле тонкой нитью своих трелей. Неземными казались и отзвуки горнов из далеких казарм, не видных за вершинами утесов. Все на этой глухой возвышенности казалось нереальным и бестелесным: звук сливался с видом, колыхавшиеся травы были воплощением самого ветра, деревья нависали над горизонтом, как облака. Рассеянно и без особого удивления Рейнард осознал, что, кроме них, по высокому сумеречному плато бегут по кругу и другие люди. Их силуэты, безмолвные и сосредоточенные, двигались мимо; одни, видимо, были солдатами из казарм, другие, заключил Рейнард, возможно, как и он сам, просто добровольцами на предварительном этапе учений. Никто никого не приветствовал: было очевидно, что бегунов свело в этом труднодоступном месте не тривиальное желание пообщаться, а слитный порыв, чувство преданности некой высокой цели. Упорно и безмолвно, поодиночке и парами, пробегали они мимо в густеющих сумерках — будто участники некоего эзотерического племенного обряда, сообщество, связанное обетом аскетизма и самоотречения…