— Наоборот, едва покрываю расходы. С герцогом шутки плохи. В Урбино войска чуть не взбунтовались из-за плохой пищи. Герцог провел расследование и, убедившись, что претензии солдат справедливы, повесил трех поставщиков.
Они отправились в лагерь, находившийся в трех милях от города. Герцог располагал тремя отрядами по пятьдесят кавалеристов под командованием испанских капитанов, конным отрядом из ста римских аристократов, присоединившихся к его армии в поисках славы и богатства, и более чем двумя тысячами наемников. Прибытие шести тысяч мобилизованных солдат герцога ожидалось со дня на день. Кроме того, одному из секретарей Эль Валентино поручил сформировать отряд из пятисот гасконцев, рассеянных по всей Ломбардии, а другому — нанять полторы тысячи швейцарцев. Значительную силу представляла и мощная артиллерия герцога. Макиавелли внимательно наблюдал, задавая множество вопросов и солдатам, и офицерам. И в конце концов пришел к выводу: недооценка сил герцога может привести к опасным последствиям.
Дома Макиавелли ждала записка Агапито да Амалы. Герцог назначил ему аудиенцию на восемь часов. После обеда Макиавелли послал Пьеро к Бартоломео передать приглашение посидеть вечерком в «Золотом льве», выпить немного вина. Пока только через мужа он мог увидеться с Аурелией, а для этого он должен подружиться с ним. Предложение провести вечер с флорентийским послом наверняка польстит самолюбию Бартоломео.
Немного отдохнув, Макиавелли решил еще раз поговорить с Серафиной. В беседе с Пьеро она хорошо отзывалась о Бартоломео. Вероятнее всего, из осторожности, полагал Макиавелли. Если он хоть как-то разбирался в людях, она скорее обижена на этого толстяка, чем признательна ему за его милости.
Спускаясь вниз, Макиавелли запел флорентийскую песенку — своего рода маленькая хитрость.
— Вы здесь, монна Серафина? — притворно удивился он, заглядывая на кухню. — А я думал, вы ушли.
— У вас чудесный голос, мессер Никколо.
— Благодарю за комплимент. Можно войти на минутку?
— У моего старшего сына тоже прекрасный голос. Мессер Бартоломео, бывало, приглашал его к себе, и они пели вместе. У мессера Бартоломео — бас. Странно, что у такого большого сильного мужчины такой слабый голос.
— Мой друг Биаджо Бонаккорси, флорентийский родственник мессера Бартоломео, и я тоже любим петь дуэтом. Жаль, я не привез лютню! С удовольствием спел бы вам.
— У меня осталась лютня сына. Он хотел взять ее с собой, но это очень дорогой инструмент, подаренный его отцу, моему бедному мужу, одним аристократом за оказанную услугу. Я уговорила сына оставить лютню дома.
— Вы позволите мне взглянуть на нее?
— Боюсь, не порвались ли струны. На ней не играли уже года три.
Она все-таки принесла лютню — прекрасный инструмент из ливанского кедра с инкрустацией из слоновой кости — и передала Макиавелли. Он настроил ее и запел. Макиавелли любил музыку, прекрасно разбирался в ней и даже сочинял мелодии к своим стихам. Спев три песни, он заметил, что монна Серафина с трудом сдерживает слезы.
— Почему вы плачете? — ласково спросил он.
— Я вспомнила моего мальчика. Он так далеко от дома. Один среди этих варваров.
— Но он набирается жизненного опыта, а покровительство мессера Бартоломео обеспечит ему спокойное будущее.
Серафина бросила на него сердитый взгляд.
— Да, Лазарь должен быть благодарен за крохи, упавшие со стола богача.
Макиавелли не ошибся. Серафина недолюбливала своего благодетеля.
— В Святом писании сказано: он обрел Царство Небесное.
Она только фыркнула в ответ и сказала:
— Он отдал бы половину состояния за моих детей.
— Действительно странно: ни одна из трех жен не родила ему ребенка.
— Мужчины всегда думают, что в этом виновата женщина. Не зря монна Катерина так волнуется. Она понимает, если у Аурелии в ближайшем будущем не появится ребенок, им не поздоровится. Не будет больше ни нарядных платьев, ни колец и браслетов. Я знаю Бартоломео с давних пор. Он не привык бросать деньги на ветер. Монне Катерине есть о чем призадуматься. Она уже щедро оплачивает молитвы фра Тимотео о скорейшем зачатии Аурелии.
— А кто, простите, этот фра Тимотео? — спросил Макиавелли.
— Их духовник. Бартоломео обещал пожертвовать церкви кругленькую сумму, когда Аурелия родит сына. А пока фра Тимотео сосет из них денежки. Вертит ими, как хочет. И знает не хуже меня, что Бартоломео — импотент.
Макиавелли выяснил даже больше, чем требовалось. В его голове моментально созрел план, гениальный по своей простоте. Он вновь перебрал струны лютни, благоразумно решив не продолжать разговора.
— Какой прекрасный инструмент! Играть на нем — одно удовольствие. Не удивительно, что вы не позволили сыну увезти ее за море.
— С вами так приятно беседовать, мессер Никколо, — улыбнулась Серафина. — Я вижу, игра доставляет вам удовольствие. Вы всегда можете брать лютню, когда захотите. Я знаю, вы будете с ней осторожны.
Макиавелли тепло поблагодарил монну Серафину. Ее любезное предложение избавляло его от дальнейших хлопот.
— Когда я пою песни, которые нравятся моей жене, — добавил он, — мне кажется, она рядом со мной. Я женился совсем недавно. Она ждет ребенка, и мне тяжело было расставаться с ней. Но что оставалось делать? Я слуга Республики и не должен ставить личные интересы выше государственных.
За эти полчаса, проведенные на кухне, Макиавелли удалось еще больше убедить Серафину, что ее постоялец не только важная персона, но хороший муж, верный друг и очаровательный собеседник.
В назначенное время один из секретарей герцога в сопровождении солдат с факелами зашел за Макиавелли проводить его во дворец. Эль Валентино оказал ему на удивление теплый прием, если учесть, что два дня назад практически выгнал флорентийца. Герцог пребывал в хорошем настроении. Как бы между прочим он упомянул о падении крепости Сан-Лео, добавив, что без труда наведет порядок в Урбино. А затем показал Макиавелли письмо, полученное от епископа Арля, папского легата во Франции. При этом доверительно сообщил ему, что новости несомненно заинтересуют господ из Синьории. Король и его министр-кардинал отдали приказ господину де Шамо в Милане немедленно послать герцогу триста кавалеристов под командованием де Ланкре для штурма Болоньи. Кроме того, по первому требованию герцога де Шамо поручалось лично привести в Парму еще триста кавалеристов.
Макиавелли стало ясно, почему герцог так весел. Если после взятия Урбино он не пошел на Флоренцию, то только потому, что французы послали войска для ее защиты. Герцог не мог больше рассчитывать на поддержку короля. И капитаны решились на мятеж. Теперь французы — о причинах можно только догадываться — вновь встали на сторону герцога, и ситуация резко изменилась в его пользу.