— На кухне. Зачем он вам?
— Да потому что вы совсем раскисли, того и гляди перевернетесь вверх тормашками. Чашка крепкого черного кофе поможет вам избавиться от ваших бед, уж не знаю, какие они у вас.
— Вы моя беда. Оставьте меня в покое, и все будет в порядке. Неужели вам трудно это сделать? Прошу вас. Это ведь так просто. Уходите!
Ей совсем не хотелось унижаться перед ним, но Пара уже не контролировала ситуацию. Ее голос сорвался на двух последних словах. Она хотела показать ему рукой на дверь, но вместо этого прижала ее к губам, заглушая рыдание; колени подогнулись, и она упала на ближайшее кресло. Слезы ручьями хлынули из глаз. Плечи затряслись. Несмотря на все ее старания, она не смогла сдержать громких всхлипываний.
Положив руку на спинку кресла, а на нее голову, Лара дала волю слезам. Она позабыла о своей гордости. Печаль, горечь, боль вырвались наконец наружу; слишком долго их держали взаперти, чтобы сразу загнать обратно.
Кей, к его чести, не задавал ненужных вопросов и не выражал сочувствия. Темнота в комнате в какой-то степени скрывала ее позор. Она плакала до тех пор, пока у нее не разболелась голова. Потом Лара несколько минут сидела, спрятав лицо в руках, и остатки рыданий сотрясали ее тело. Они постепенно затихали, Лара все еще вздрагивала, но взрыв эмоций был уже позади.
В конце концов она подняла голову, ожидая, что он стоит рядом, наблюдая за спектаклем. Однако в комнате никого не оказалось, но неяркий свет из кухни проникал в коридор. Лара с трудом поднялась на ноги, пригладила волосы и направилась туда.
Кей стоял, прислонившись к плите. В кухне горел только свет над плитой, освещавший горелки. Его лицо было в тени; он пил кофе из дымящейся чашки. Кей нашел бутылку бренди и поставил ее на кухонный прилавок. Лара почувствовала душистый аромат бренди, смешивающийся с запахом свежесваренного кофе.
Заметив ее, он указал на кофеварку.
— Вам налить?
— Спасибо, я сама. — Голос прозвучал хрипло после долгого плача. Ее беспокоило, что он расположился на ее территории и чувствует себя как дома в ее кухне в эти предрассветные часы. Кей Такетт, сам объявивший себя ее врагом, рылся у нее в кладовке, трогал ее вещи, а вот теперь угощает ее кофе в ее собственной кухне.
— Ну как, лучше стало?
Она прислушалась, ожидая распознать нотки сарказма в его на первый взгляд невинном вопросе, но их не было. Лара кивнула, налила себе кофе и села у стола. Она сделала глоток. Кофе был горячий и крепкий, таким его должен варить мужчина.
— Теперь вы можете идти. Вам больше нечего здесь делать. За меня не беспокойтесь, у меня нет склонности к самоуничтожению.
Не обращая внимания на ее слова, Кей отошел от плиты, прихватив с собой бутылку, и сел напротив нее. Он подлил ей в чашку большую порцию бренди.
Его настойчивый изучающий взгляд невольно вызывал замешательство. Кончиками пальцев он поглаживал гладкую поверхность чашки, которую держал, обхватив сильными загорелыми руками. Лара отвела глаза в сторону: эти руки, казалось, гипнотизировали ее.
— Так в чем же дело?
Лара поправила волосы и, преодолевая смущение, спросила:
— А вам-то что?
Он склонил голову и тихонько чертыхнулся.
Волосы у него на голове росли непокорными прядями. Даже в полумраке она могла разглядеть отдельные вихры. Самый талантливый парикмахер вряд ли сумел бы с ними справиться. Возможно, поэтому он носил длинные волосы без какой-либо определенной стрижки.
Когда Кей поднял голову, в его глазах она увидела злость.
— Вы не хотите, чтобы я был хорошим?
— Вы не хороший.
— Возможно, я хочу перемениться. — Она вздохнула, чем еще больше усилила его злость. — Давайте позабудем прошлые обиды, ладно? И навсегда. Почему вы называете меня по фамилии? Почему не по имени? Ну хотя бы иногда? А я буду называть вас Лара. По рукам? — Он смотрел ей в глаза, пока она не опустила взгляда. Кей принял это за согласие и сказал:
— Спасибо за помощь. Мне это было не по плечу, я сразу понял, как только увидел, в каком состоянии Хелен и физически, и морально. Такое бывает только в страшном сне. А вы оказались на высоте, как и подобает профессионалу. Вы… удивительная.
И снова Лара попыталась уловить сарказм в его голосе, но сарказма не было. Она понимала, как трудно ему произнести эти слова. Было бы невежливо не откликнуться.
— Благодарю вас. — Затем, рассмеявшись смущенным смехом, добавила:
— Между прочим, я лучше всего себя проявляю в чрезвычайных ситуациях. Я забываю о страхе. А разваливаюсь потом. Когда все кончается.
Молчание, казалось, будет бесконечным. Когда Кей заговорил, его голос звучал ласково, словно приглашая довериться:
— Так почему же вы рыдали, Лара?
Она почувствовала, что ее трогает не только его тон, но и то, что он назвал ее Ларой. Она все еще колебалась, не желая открывать ему свою душу. Хотя какая теперь разница? Он стал свидетелем ее позора. Горло болело от долгого плача. Лара откашлялась.
— Моя дочь. Я плакала о своей дочери.
— Я так и подумал. В чем же дело?
Она откинула назад голову, немного покрутила шеей.
— Иногда, когда речь идет о ребенке, это вызывает у меня страшные воспоминания. Эшли умирает снова и снова. — Она вытерла нос бумажной салфеткой, которую взяла из коробки на столе. — За последние дни произошло уже два таких случая. Сначала Летти Леонард. А вот теперь нерожденное дитя Хелен… Бессмысленная гибель маленького, невинного, беззащитного существа… — Она беспомощно пожала плечами. — Подобные вещи меня трогают. Глубоко. — Лара отпила из чашки, которая казалась ей очень тяжелой из-за дрожавшей руки. Бренди пришлось кстати. Оно согревало и успокаивало ее.
— Расскажите мне о ней.
— О ком? Об Эшли?
— Красивое имя.
— Она тоже была красивой. — Лара, словно оправдываясь, улыбнулась. — Я знаю, каждая мать думает так о своем ребенке, но Эшли была действительно очень хорошенькой. Как только появилась на свет. Белокурая и голубоглазая, словно ангел. У нее было очаровательное лицо и розовые щеки. И она росла спокойным ребенком, редко плакала, даже совсем маленькой, и была всем довольна. У нее был покладистый характер. Она все время улыбалась. Даже незнакомые люди это замечали. Ее улыбка согревала как солнечный свет. Совсем как солнышко, — повторила Лара задумчиво. — Она заражала улыбкой всех вокруг и озарила новым светом мою жизнь. — Кофе в чашке остыл. Лара обхватила ее руками, чтобы удержать тепло. — До ее рождения я была страшно несчастлива. Работа Рэндалла занимала все его время и требовала больших усилий. Монтесангре ужасная страна. Я боюсь о ней даже вспоминать. Там отвратительно все. Климат, природа, люди. Изгнание стало самым тяжелым временем моей жизни. Или это тогда мне так казалось. Я узнала настоящее горе, когда потеряла своего ребенка. — Она снова замолчала, борясь с нахлынувшими воспоминаниями, прижала ладонь к губам и с трудом проглотила слюну. Только справившись со своими чувствами, она продолжила рассказ. — Присутствие Эшли скрашивало жизнь даже в таком кошмарном месте. Когда я кормила ее грудью, то набиралась сил наравне с нею. Долго после того, как отняла ее от груди, я не могла к этому привыкнуть. — Лара положила руку на грудь, вновь ощущая ту самую боль, которую испытала, перестав кормить Эшли. Внезапно она пришла в себя, опустила руку и взглянула на Кея.