Сестра София извиняется за меня перед присутствующими, что-то объясняя насчет того, что я еще очень неопытная сиделка и слишком распереживалась из-за чужого горя. Потом она обнимает меня за талию и ведет из комнаты, по коридору, за дверь… прямо под снегопад. Меня рвет на придорожную траву. Сестра София водворяет меня в карету, укладывает на кожаное сиденье и велит не вставать. Только теперь можно, наконец, задать вопрос, который все это время беспокоил меня:
— Она выживет?
Смогла ли я? Хватило ли у меня сил?
Я и сама поражена тем, как сильно хочу, чтобы мое заклинание сработало.
Сестра София изучающе смотрит на меня. Она так мила, что немудрено забыть о ее недюжинном интеллекте и познаниях в анатомии и биологии, которые сделали бы честь любому врачу-мужчине. Наши послушницы шепчутся, что однажды сестра София препарировала человеческое тело.
Она протягивает руку и до боли материнским движением убирает с моего лица выбившиеся из прически волосы.
— Ты чувствовала свою связь с ней? Сильную связь, да?
Я киваю, и карета немедленно начинает кружиться.
— Я знаю, каково остаться без матери.
— Я подумала, что ее случай может отозваться в тебе, с твоей-то биографией, — признается сестра София. — Она поправится. Ты разве не почувствовала, что чары подействовали?
— Наверное, я слишком сосредоточилась на том, что делаю.
— Так бывает иногда, когда пытаешься вылечить по-настоящему тяжелого больного. Тогда трудно соблюдать правильный баланс. Наша работа требует сопереживания, но ты должна оставаться достаточно отстраненной, чтобы чувствовать, как работают твои чары и когда уже пора остановиться. Если ты попытаешься исцелить болезнь, которая сильнее твоего дара, ты сама можешь очень серьезно захворать.
Головокружение и тошнота немного отступили. Я спустила ноги на деревянный пол кареты и села.
— Эта женщина умерла бы здесь без лекарств и надлежащего ухода, — продолжает сестра София, устремив на меня внимательный взгляд своих карих глаз. — Ты спасла ей жизнь, Кейт. Такой работой можно гордиться.
— Я… то есть благодарю вас.
Мысль о том, что можно гордиться своим колдовством, кажется мне дикой и неправильной. Но спасением этой женщины действительно можно гордиться. Это было больно и трудно, но — правильно.
— Пока не пришли остальные девочки… — Сестра София подается вперед, уперев локти в колени под черной юбкой. — У тебя очень сильный дар целительства. С ним ты сможешь сделать много добра. Но есть кое-что, что тебе надо знать. Могу я говорить откровенно?
— Да, пожалуйста.
— Во-первых, ты должна быть очень осторожна, когда работаешь в больнице или в любом другом общественном месте, чтобы никто не догадался, что ты ведьма. Здешним сиделкам ни до чего нет дела, они не станут нас подозревать. Но если мы вдруг полностью излечим сразу нескольких пациенток, это привлечет внимание. И к тебе, и ко всему Сестричеству.
Ну и ну. А я ведь даже не задумывалась о том, что мгновенное облегчение страданий — это одно, а моментальное исцеление — совсем другое. И о том, что полностью исцелять безнадежно больного очень рискованно.
— Боженька милостивый, да я даже…
Сестра София касается меня рукой.
— У тебя просто невероятные способности, и кое-кто желает этим воспользоваться. Кое-кто хочет выяснить пределы твоего могущества и задействовать его исключительно в интересах Сестричества. Мы ведь не боги и потому ограничены в возможностях. И к этому следует относиться с уважением, а не то наше здравие — физическое и духовное — может оказаться под угрозой.
Я киваю:
— Да, я поняла.
— Я не совсем в этом уверена, — вздыхает сестра София. — Жизнь и смерть — это две стороны одной монеты. Ощущать, как внутри человеческого тела теплится, мерцая, жизнь, может быть очень большим соблазном. Некоторые ведьмы используют свой дар целительства во имя болезни. Так они борются со своими врагами.
— Что значит «во имя болезни»? — не понимаю я. — Вы имеете в виду, что мы можем заставить человека заболеть? Что я могу наслать на кого-то головную боль, вместо того чтоб забрать ее? — Сестра София никогда не говорила о таком на занятиях.
А я-то думала, что магия целительства бывает только добрая. Чистая.
Мне следовало бы получше во всем разобраться. Магия никогда не бывает однозначной.
Сестра София кивает.
— Наслать боль из ниоткуда ты не можешь, а вот усилить — вполне. Я не хочу пугать тебя, Кейт. Пока ты только начинаешь осознавать возможности своего дара. Пока мы правильно используем дар, он — благословение. Священники и врачи часто говорят о призвании. Мол, они «призваны» к своей работе свыше. Я верю, что и у нас то же самое. Не знаю, Господь нас призвал или Персефона, но я благодарна за этот дар.
— О, я… — в карету забирается Перл, следом за нею — остальные послушницы, и я замолкаю.
— Я благодарна за этот дар, за то, что у меня есть четыре прекрасные ученицы, — улыбается нам сестра София. — Побочные эффекты целительства зачастую отбивают у молодых девушек охоту к этому занятию, не говоря уже о смехотворном утверждении, что якобы даме не пристало знать анатомию и биологию. Это, конечно, вздор.
Карета тем временем, дребезжа, спускается с холма, и я уже не слышу продолжения этой тирады, уйдя в свои мысли. Я никогда прежде не думала о своей магии как о благословении, считая ее проклятием. Мне казалось, что с целительством, возможно, все будет иначе, не так запутанно, как с ментальной магией. Что целительница призвана помогать людям, что она — живое доказательство того, что Братья лгут, когда говорят, что любая волшба грешна. Но оказалось, что и тут все зависит от личных качеств той, что обладает этим даром.
Когда мы возвращаемся, пропустив послеобеденный чай, весь монастырь возбужденно гудит, на все лады обсуждая новость о прибытии моих сестер. Кто-то занимается в библиотеке, кто-то с топотом поднимается наверх, в комнаты. На устах у всех одни и те же слова; пророчество, Маура и Тэсс, сестры Кэхилл. Правда, произносятся они, в основном, шепотом.
Я врываюсь в гостиную и, как вкопанная, останавливаюсь на пороге.
Они здесь.
Весь этот бесконечно долгий месяц мне больше всего хотелось именно этого — увидеть своих сестер. Но теперь, когда они наконец-то тут, я почему-то нервничаю. Я не уверена, что до сих пор осталась той самой Кейт, что рассталась с ними месяц тому назад. Да и они тоже могли измениться за это время.
Маура дает аудиенцию Алисе, восседая вместе с ней на ее любимом розовом диванчике. Она великолепна в своем бирюзовом платье, которое оттеняет ее зеленые, как трава, глаза. Рыжие волосы, собранные в прическу а-ля помпадур, удерживают украшенные самоцветами гребни, а ножки обуты в розовые бархатные туфли с зелеными бантиками.