– Не могу, я давным-давно должна была вернуться. Дядя с тетей подумают бог знает что!
Она поспешно стала пробираться сквозь толпу, Флори за ней, даже не успев извиниться перед устроителями пуэ. Бирманцы хмуро расступались – только наглые англичане способны все перевернуть, немедленно потребовав лучшую танцовщицу, и в разгар ее выступления уйти! После ухода белых поднялся страшный шум, ибо солистка отказалась танцевать, а публика требовала продолжения. Лишь парочка выскочивших на сцену шутов, стрелявших хлопушками и сыпавших солеными остротами, восстановила мир.
Флори понуро топал за быстро шагавшей, плотно сжавшей губы Элизабет. Что с ней? Было же так хорошо! Он попытался оправдаться:
– Простите, у меня и в мыслях не было вас как-то…
– Ничего. За что вы извиняетесь? Пора вернуться, вот и все.
– Да, я не подумал. Живя здесь, многого уже не замечаешь. Но, знаете, в народе правила приличий несколько отличны от наших, более строгих и, если угодно…
– Не надо! Не надо! – срываясь на крик, воскликнула она.
От слов, понял он, только хуже. Дальше шли в полной тишине, она впереди, он сзади. Сердце его ныло. Чертов дурак, что наделал! Между тем, об истинной причине гнева Элизабет Флори вообще не догадывался. Не танец оскорбил ее, бесстыдные телодвижения лишь прояснили непристойность самого желания толкаться в стаде грязных, потных аборигенов. Им, белым людям! И все эти его свинские книжные словечки! Болтал точь-в-точь как те, мелькавшие в Париже умники голодранцы. А ведь сначала показался джентльменом. Тут перед ней воскресла сцена утреннего спасения от буйволов, и она несколько смягчилась. Когда дошли до клуба, негодование Элизабет почти рассеялось, а Флори набрался храбрости снова раскрыть рот. Он остановился на дорожке, она тоже остановилась. В тени ветвей, просеивавших нежный свет звезд, лицо ее смутно белело.
– Я хотел… Я хотел спросить, вы еще сердитесь?
– Конечно, нет. Я же сказала.
– Зря я вас туда потащил. Пожалуйста, простите. И знаете, по-моему, вам лучше сказать, что просто выходили пройтись по саду или что-то в этом роде. Экскурсию белой барышни на пуэ сочтут сомнительной, вряд ли стоит рассказывать об этом.
– Я и не собираюсь! – с неожиданным лукавством ответила Элизабет.
И Флори почувствовал, что прощен, хотя так и не понял, за что именно.
Поход их решительно не удался; в клуб они, не сговариваясь, вошли отдельно. А в салоне царила атмосфера большого торжества. Местное европейское общество в полном составе ожидало прибытия Элизабет. У дверей, низко кланяясь и улыбаясь, двумя шеренгами встречали шестеро туземных слуг в парадных белых одеяниях, индус буфетчик преподнес сплетенный чокрами для «мисси-сахиб» громадный венок. Мистер Макгрегор, представляя членов клуба, остроумно аттестовал каждого: Максвелла, например, как «нашего эксперта по древу», Вестфилда как «стража порядка и, м-м, грозного сокрушителя разбойников» и т. д. Все очень смеялись. Хорошенькое личико привело джентльменов в столь приятное расположение духа, что они даже с удовольствием прослушали искрометный спич, над сочинением которого мистер Макгрегор, честно говоря, трудился целый день.
Улучив момент, развеселившийся Эллис втащил Флори и Вестфилда в комнату для бриджа. Цепко, но вполне дружески держа Флори за локоть и хитро щурясь, начал допрос:
– Ну, братец, все тут тебя обыскались! Где ж ты шлялся?
– Да так, гулял.
– Гулял! А с кем это?
– С мисс Лакерстин.
– Ясное дело! Значит, это ты тот драный олух, который первым повис на крючке? Другие оглянуться не успели, а он уж хвать наживку! Я-то думал, ты у нас стреляный воробушек.
– В каком смысле?
– В каком! Малец невинный! В таком, что тетя Лакерстин уже назначила тебя в законные племянники. Если, конечно, не слиняешь вовремя. А, Вестфилд?
– Так точно, сэр. Парнишка холостой, подходящий. Созрел, как говорится, для брака. Самое время подсечь.
– Что за бред, с чего вы взяли? Девушка здесь меньше суток.
– Хватило тебе, чтоб уже прохаживаться с ней, цветочки нюхать. Донюхаешься! Том Лакерстин, может, и пьянь, да не болван драный, чтобы племяшку себе на шею вешать. Да и она знает, с какого бока хлеб намаслен. Так что гляди, поосторожней суй башку в петлю!
– Иди к черту! Не смей так говорить о людях. Эта девушка, в конце концов, еще такое юное создание…
– Эх ты, ослище старый, – обнаруживший новый скандальный сюжет, Эллис почти нежно потрепал плечо Флори, – брось дурить, лопоухий. Думаешь, все девицы наготове, а эта нет? У всех них одно на уме – завидишь кого в брюках, цапай да волоки к алтарю. Крепко нацелены. Зачем, по-твоему, она приехала?
– Ну, я не знаю. Захотела и приехала.
– Балда! Явилась мужа себе отловить. Известный номер! Коль уж девице никак не пристроиться, так катит в Индию, где джентльмены враз балдеют от беленькой шейки, – называется «индийский брачный рынок». Славненький такой мясной базарчик! Тоннами к нам везут это мясцо для гнусных холостых старикашек вроде тебя. Товар отменный! Экспресс-доставка!
– Не устал еще пакости молоть?
– Баранинка с лучших английских пастбищ! Свежесть и сочность гарантируется!
Похотливо фыркая, Эллис изобразил выбор аппетитного куска мяса. Шуточка ему уже явно полюбилась, обещая надолго застрять в репертуаре; марать женщин было его сладчайшим удовольствием.
С Элизабет Флори в тот вечер больше не разговаривал. Общество развлекалось шумной беседой ни о чем, он в этом жанре не блистал. Что же касается Элизабет, культурный мир белых лиц, родных фотожурналов и милой «китаёзы» рассеял наконец осадок от нелепого посещения дикарских плясок. В девять провожать домой семейство Лакерстин отправился не Флори, а мистер Макгрегор, эскортировавший Элизабет меж кривых стволов с грацией исполинского ящера. Разумеется, барышне был предложен весь ассортимент анекдотов – каждого новичка мистер Макгрегор одаривал массой забавнейших историй, старожилам давно осточертевших и бесцеремонно прерывавшихся. Но Элизабет по натуре была отличным слушателем, так что глава округа про себя отметил редкостную интеллектуальность этой барышни.
Флори еще посидел за выпивкой. Подробно и смачно обсуждалась Элизабет. Распри насчет приема доктора Верасвами временно отложили. Составленное Эллисом гневное возражение тоже сняли с доски (державший курс беспристрастной справедливости мистер Макгрегор настоял на его удалении). Протест, таким образом, был подавлен; впрочем, уже достигнув своей цели.
Следующий месяц стал временем больших событий.
Вражда У По Кина с Верасвами переросла в массовое противостояние. Население городка, от высших туземных чинов до последнего мусорщика, раскололось на две партии, каждый член которых готов был в нужный момент под присягой оболгать врагов. (Партия доктора, однако, оказалась значительно слабее как числом сторонников, так и их клеветнической отвагой). Редактора «Сынов Бирмы» привлекли к суду и посадили. Арест его откликнулся в Рангуне небольшими – лишь парочка убитых – и быстро усмиренными беспорядками. Сам редактор за решеткой объявил голодовку, продержавшись без пищи целых шесть часов.