А Алафрида все кричала и кричала. Потом заохала и засмеялась, счастливая. И принялась рассказывать Гееннаху, как ей хорошо было. А Гееннах ей что-то по-своему говорил ласково. А потом они опять говорить перестали. И снова кричала и стонала Алафрида, словно выпь болотная. И скучно стало Книве это слушать. И завидно немного. И подумал Книва, что, когда мужское посвящение примет, непременно попросит Аласейю его, Книву, небесным забавам научить.
Посреди ночи Алексей проснулся. Хотелось пить. Вокруг была темнота. Насыщенная, плотная. Воняло шкурами. Чесалась искусанная блохами кожа.
Да, для этого стоило жить. Вгрызаться в науку. Защищать диссертацию. Оказаться отобранным среди множества претендентов. Пройти безумно трудную подготовку. Полететь в космос. Зачем? Чтобы проснуться в дымной темной избе в компании блох?
Сон пропал. Коршунов лежал, думал.
Из головы не шла проклятая римская монета. «Клавдий-Кесарь-Август-Император-шестой». Где же мы, черт возьми? Где, черт возьми, то Приднепровье, которое тут было? Или будет? Рим – есть. Бизоны – есть. И Китайская стена… Немецкие, английские, русские слова в речи аборигенов. «Байкер» Овида. Невозможно низкий радиационный фон, будь он неладен… И эти чертовы радиосигналы… В мире, в котором электричества в принципе быть не может. И в который эта самая монета отлично укладывается…
«А что ты хотел? – сказал себе Алексей. – Серебряный доллар обнаружить? Или царский червонец?»
Да, именно так. Именно этого он и хотел. Вот если бы в дикарском монисте обнаружился доллар или червонец, все бы встало на свои места. На те места, на которые желало бы поставить факты коршуновское бессознательное. Есть в мире заповедные уголки, куда не проникла настоящая цивилизация, конечно, есть. (Заповедный уголок – в Приднепровье? Гм…) Но присутствие цивилизации, наличие хоть какой-нибудь Великой державы должно ощущаться. В виде жестянки из-под пива. В виде серебряного доллара. Присутствие Великой державы в дикарском поселке, затерянном в джунглях Амазонки. Рано или поздно оно должно было проявиться: коршуновское нутро чувствовало это. И ждало. И проявилось. Присутствие. Великой державы. Только не той. А бессознательное все цепляется, генерирует ощущение того, что все подстроено. Что вокруг декорации, не более. Ткни посильнее – и они рассыплются. А тут – объективная и вполне ожидаемая реальность. Но не та, которую хочется принять.
Очень знакомое состояние, черт подери! Помнится, был у Алексея приятель, коллега по работе. Жена у приятеля ушла. И до этого жили вроде нормально. А тут собрала вещички – и ушла. К какому-то бухгалтеру. И приятель, тоже физик с конкретным логическим мышлением, все никак этого в толк взять не мог. Рассказывал: «Вечером прихожу домой, дверь открываю – и удивляюсь, почему ее нет. В постели лежу, руку протягиваю… Ее нет. Все понимаю: знаю, что ушла, знаю к кому… А осознать не могу!» И так его это мучило… Не принимала душа голых фактов. Все логично, все понятно… Умом. А все равно не верилось. Вот так, должно быть, «крыша» и съезжает. Не когда факты в концепцию не укладываются, а когда факты как раз укладываются, а вот сама концепция – нет.
Алексея в детстве картинка одна очень занимала. Средневековая гравюра. «Монах, дошедший до края света» называлась. Там монах был изображен. Стоит на четвереньках, перед ним небо со звездами. А в небе дыра продрана, как в ткани. И монах в ту дыру смотрит. И видит механику мира. Круги светил, эпициклы Птолемеевы. Как в часах. А за спиной монаха Божий мир: реки, города.
Алексей тогда голову ломал, представить себе пытался, что этот монах чувствует. И как дальше жить будет? С тем, что увидел…
Еще он думал: вот наступит двухтысячный год: роботы, звездолеты фотонные и все прочее.
А мог ли он помыслить, что будет вот так вот в грязной избе валяться? И испытывать то, что тот монах с гравюры испытывать был должен, заглядывая в дырку в полотне мироздания…
Алексей понял, что уснуть ему точно не удастся, сел на лавке. Вот те на! А командира-то нет. Небось с Алафридой своей миловаться отправился.
А что? Это идея. Нет лучшего средства, чтобы примириться с действительностью, чем женщина. Обнаженная и желанная. Твоя.
Коршунов быстренько натянул штаны, обулся.
Со стороны поселка доносился приглушенный собачий брех.
«Надо будет палку взять», – подумал Алексей.
Со здешними хундсами у него складывались сложные отношения. Если без дубья. С дубьем же – просто замечательные. Дружба навеки. А вот к Черепанову, хоть с дубьем, хоть без хундсы неизменно почтение проявляли. Было что-то такое в Генке, от чего даже здешние хундсы застенчивыми становились…
Командир никуда не ушел. Стоял возле плетня. Алексей подошел к нему, встал рядом.
– Тихо, – сказал Геннадий. – Как тут тихо.
Словно в ответ ему в одном из дворов снова залаяла собака. Тотчас ей с готовностью ответила еще одна. И с подворья Хундилы послышался лай.
– Чего это они? – спросил Алексей.
– Перекличку ведут, – хмыкнул командир.
Коршунов поглядел на небо. То самое, с которого они пришли. В городе звезды почти не видны. Загазованность мешает плюс освещение. А тут – пожалуйста. Небо над тобой, звезды и тишина вокруг.
И вдруг…
У Коршунова даже дыхание перехватило. Схватил Черепанова за плечо:
– Генка, гляди! Вон там!
По небу, беззвучно пересекая созвездия, двигался огонек. Для метеора слишком медленно. И не гас…
Внутри все сжалось…
– Генка! Самолет!
Черепанов посмотрел. И сказал тихо так, мягко:
– Нет, Алеша, это не самолет. Это наш с тобой «Союз». Вошел в плотные слои. Ему как раз самое время. Вот ведь повезло увидеть…
Они стояли и смотрели на огненную смерть того, что связывало их с ТЕМ миром. ИХ корабль.
Огонек пересек небосклон и скрылся за горизонтом. Навсегда.
– Ты не дергайся, Леха. Все идет как надо, – сказал Черепанов. – Вникай. Исследуй. Адаптируйся. Человек, он везде выжить может. А мы с тобой – тем более. Помнишь, о чем вчера говорили? Последовательно. Без торопливости. Врастаем в общество. Обзаводимся связями и навыками. Завоевываем авторитет. Сначала – здесь, потом – на следующем уровне. И так далее. Принимаем реальность как она есть. Это главное. Не пинать реку, а выбрать ту струю, которая понесет нас в нужном направлении. Не обязательно к тому источнику сигналов. Это – дальняя цель. Сначала следует поразить те, что ближе. Поэтапно. Действовать, только когда все продумано и просчитано. Ты же физик, Леха, ты понимаешь. Эксперимент не ставят наобум.
– Вообще-то, по-всякому бывает…