Шансы у нападающих примерно десять к одному. Ну, может быть, восемь к одному, но никак не меньше. Численный перевес, внезапность нападения и преимущество по времени суток. Все козыри.
Но – обломилось.
Почему?
Из-за ряда тактических ошибок. Первая: не обеспечили одновременности нападения и позволили группе защитников прорваться в крепость.
Коршунов примерно представлял, как это произошло. Квеманы напали со стороны реки. Ударили в центр поселка. Таким образом, и кузница, и богатырская изба оказались вне зоны первого удара. Ударили в центр – и упустили «фланги». Травстилу и их с Генкой.
Травстила, сообразив, что происходит, не кинулся в общую кашу, а как-то сумел объединить и организовать почти половину сельчан (в большинстве, правда, женщин и детей), отойти с ними к крепости и там затвориться. Нападавшие слишком поздно заметили этот маневр, а когда заметили, то допустили вторую ошибку: раздробили силы. Один из вождей с ударной группой отправился штурмовать крепость, второй, разделив своих людей на мелкие отряды, занялся зачисткой поселка. И проводил ее вполне успешно, пока не добрался до богатырской избы, то есть до них с Генкой. Где и погиб, оставив квеманов в поселке без «высшего руководства».
Дальше – очевидно. Они с Черепановым сыграли роль того снежка, на который «наматывается» шар снеговика. Пока нападавшие, разделившись, жгли дома и добивали порознь их хозяев, Коршунов стал «центром кристаллизации» организованного сопротивления. И спустя очень небольшое время очистил село от врагов и атаковал с тыла тех, кто штурмовал крепость. Поступок, безусловно, храбрый, но абсолютно неразумный. Сейчас Алексей это прекрасно понимал. Даже половины штурмующих хватило бы, чтоб смять и уничтожить Коршунова и его только что собранную команду, которую и командой-то назвать было нельзя, поскольку каждый был – сам себе командир, никакой сплоченности рядов. Но тут сельчанам просто повезло. Потому что квеманы допустили третью ошибку: не смогли в темноте адекватно оценить силы противника. И отступили. Вполне грамотно, надо признать, отошли к броду, форсировали реку и растворились во мраке.
То есть защитникам просто повезло, а нападающим – нет. Если, конечно, целью квеманов был полный разгром поселка, а не захват пленников. Коршунов когда-то читал, что у тех же древних ацтеков, к примеру, задачей войны было не убийство врагов, а захват их живьем с целью последующего принесения в жертву. Выходит, вполне возможен, например, такой расклад: квеманы отступили не из боязни потерпеть поражение, а не желая дальнейших потерь. Но одно ясно: здешняя военная тактика далека от совершенства. И это дает Коршунову некоторые преимущества…
С квеманскими трупами закончили. Травстила ушел куда-то, а Коршунов отправился на речку. Ощущение было такое, словно на теле еще один панцырь [14] – из пота, крови и грязи. Влез в воду, вымылся пучком водорослей, одежду прополоскал. Полегчало. На всякий случай обработал царапины антисептиком из аптечки.
А вокруг, если в сторону села не смотреть, – все та же идиллия. Солнышко, песочек, водичка…
Алексей долго сидел, бездумно глядя на противоположный берег. Ничего не хотелось. Никто его не тревожил. Один раз подошел Книва, положил рядом лепешку с куском козьего сыра. Сам посидел немного, потом ушел. Сыр обсели мухи. Коршунов смотрел на них равнодушно. Есть тоже не хотелось…
…Проснулся оттого, что ощутил на себе чей-то взгляд. Сверху. Первое движение (непроизвольно) – к топору. Черт, уже рефлекс выработался! Коршунов отдернул руку, поднял глаза.
Сначала увидел мохнатые лошадиные ноги, потом человеческие – по бокам, без стремян, потом черную лошадиную голову, узду с целой гирляндой золотых побрякушек, вороненый отлив панцыря – и, на фоне неба, бородатую голову, увенчанную круглым шлемом.
От всадника веяло силой и тяжестью. Словно от конной статуи Императора. Береговой обрыв был пьедесталом, а Алексей – в одних портках, взъерошенный со сна – ничтожным зрителем…
Коршунов спохватился. Быстро, но без торопливости надел рубаху, обулся, подпоясался. Затем подхватил оружие, свернутую в рулон трофейную крутку с привязанным шлемом, взбежал вверх по косой тропке…
Всадник был не один. Целый отряд. Человек пятнадцать. Все – верхами, вооруженные, ладные и ухоженные. Что кони, что люди. Позади толпились поселковые: Сигисбарн, Книва, Вутерих… Пришельцы были явно того же племени, но чем-то неуловимо отличались. Вождь с дружиной?
Похоже. Тот, кого Коршунов увидел первым, определенно вождь. Широкий, кряжистый. Обветренная кожа, борода лопатой, перевитые жилами ручищи… А взгляд умный. Пронизывающий. Испытующий…
Коршунов глаз не отвел. Даже когда наклонился, чтобы положить на траву сверток.
Всадники за спиной вождя негромко переговаривались, поглядывали то на Коршунова, то на противоположный берег.
– Агилмунд, – негромко произнес вождь.
Здоровенный парень с гривой рыжеватых волос и темно-русой бородкой ловко соскочил с коня, подошел к Коршунову, обогнул его и остановился за спиной.
Увидев, как движется дружинник, Коршунов понял, чем вновь прибывшие отличаются от местных. Примерно тем же, чем матерый мужик-контрактник, отвоевавший в дюжине точек, отличается от выпущенного из учебки младшего сержанта ВДВ. И Алексей понял, что имел в виду Черепанов, когда говорил, что поселковые – не воины, а просто вольные землепашцы с оружием. Понял, когда увидел воинов. И краснорожий мужик на вороном коне был первым из них.
Между конских боков протиснулся Книва, что-то бросил рыжеволосому. Потом повернулся к Коршунову, произнес четко:
– Одохар! Рикс! – и показал на всадника на вороном.
«Рикс» – это почти что «рекс», а «рекс», насколько помнил Коршунов, не только собачья кличка, но и что-то типа «король».
Рикс Одохар, живая статуя, сверлил взглядом. Но Коршунов интуитивно чувствовал: уступать нельзя. Рыжеволосый Агилмунд, маячивший за спиной (Коршунов боковым зрением видел его тень), действовал на нервы.
Наконец вождь решил, что они достаточно поиграли в «кто-кого-пересмотрит», проворчал что-то одобрительное, двинул коленями. Вороной развернулся и потрусил прочь. Дружина – следом. И местные тоже потянулись за риксом. На берегу остались только Книва, Коршунов, Агилмунд и Агилмундова лошадь, гнедая кобыла, с заплетенной в косички гривой.
– Аласейа! – Рыжеволосый коснулся руки Коршунова. – Идем.
– Идем, – согласился Алексей, наклонился, чтобы поднять сверток с курткой и шлемом, но Книва опередил. Дал понять: имущество понесет он. Он – оруженосец.
Агилмунд шел впереди. Пешком. Лошадь вел в поводу. Надо полагать, ноги размять решил. Коршунов и Книва – следом.
– Рикс Одохар – хво? – спросил Алексей.
Книва попытался объяснить. Суть объяснений сводилась к тому, что Одохар – из бурга и почти так же велик, как герой Аласейа. По небу не летает, зато врагов приводит в священный трепет. Будь вчера в поселке не только Аласейа, но и Одохар, от квеманов бы один мелкий фарш остался. И село бы не сгорело. И…