– Что? – нахмурился Сабин.
– Что он его украл, разумеется. Вот почему я велел бросить его в яму и держать там, пока у меня не найдется время, чтобы его допросить лично. Похищение кольца кентуриона – серьезное преступление. За такое мало клейма, за такое руку рубить нужно. И вору, и сообщникам. – Габиний усмехнулся. – Разве я не прав?
– Смотри, префект… – с угрозой протянул Сабин.
– Я в своем праве, префект, – парировал Габиний. – Можешь передать дело на рассмотрение Сенату…
– Хитрая тварь, – констатировал Плавт, пересказывая беседу Черепанову. – Не зря почтенные сенаторы так активно двигали его наверх – из паршивых трибунов претория – в начальники третьей по значению префектуры Рима. Его еще эдилом изберут, помяни мое слово. А оттуда прямая дорога в консулы… если наш фракиец ему раньше шею не свернет. Нет, этот патриций здорово поумнел с тех пор, как ты наступил ему на пальцы.
– Использовать чужую отмазку еще не значит поумнеть, – проворчал Геннадий. – Но чует мое сердце: мы еще с ним схлестнемся. Особенно если он по-прежнему будет увиваться около Корнелии…
– Брось! – махнул рукой Плавт. – Там ему не на что надеяться. Если договор о помолвке расторгнут, обратной дороги нет. Или ты не веришь своей невесте?
– Верю. Но в жизни всякое бывает. Если бы Анастасия не поспела вовремя, Алексию пришлось бы туго. Красавчик не упустил бы возможность мне отомстить.
– Если бы Анастасия не путалась со всяким сбродом, наш друг не оказался бы в префектуре порядка, – проворчал Плавт. – Ладно, весной мы сюда вернемся, и я займусь этим Габинием персонально. Фракиец хочет, чтобы со следующей весны его сын поселился в Риме и правил от его имени. Вот тогда мы и с Габинием разберемся, и со всем прочим сенаторским отродьем!
Двадцать четвертое апреля девятьсот девяносто первого года от основания города. Рим
Планам Гонория дать окорот обнаглевшему префекту не суждено было сбыться. Следующей весной Черепанов прибыл в Рим один. То есть не совсем один: вместе со своим легионом и несколькими тысячами ауксилариев, возглавляемыми его другом Лехой. Плавт остался в Сирмии, вместе с фракийцем. Там же остался и Максимин-младший, наотрез отказавшийся покинуть отца и плести интриги в душном летнем Риме, вместо того чтобы, как подобает мужчине и воину, сражаться за Рим с его настоящими врагами. Так сказал Максимин-младший, а характер у него был такой же упертый, как у отца. Так что и он тоже остался в Сирмии, а Черепанову было присвоено звание легата, поручено взять своих легионеров и германских наемников, чтобы провести в столице демонстрацию силы. А возможно, даже и заменить часть прикормленной Сенатом преторианской гвардии воинами Коршунова.
Черепанова такой вариант вполне устраивал. Он уже списался с отцом Коры и объявил, что желает как можно скорее сыграть свадьбу. Папаша, в принципе, не возражал. Договорились сыграть свадьбу в Цереалии. [101] Эти дни считались благоприятными для заключения брака.
Черепанов прибыл в Рим в конце марта, на несколько недель опередив свой легион. Но Антоний Антонин Гордиан в столице не появился. Уже прибыли Черепановские легионеры, разбившие лагерь на Ватиканском поле по ту сторону Тибра. Неделей раньше подошли ауксиларии Коршунова. Этих разместили частично в преторианских казармах между наментанскими и виминальскими воротами в северо-восточной части столицы, частично – в казармах палатина. Время шло. Миновали Цереалии. Отгорели костры парилий. [102] Гордиан не приезжал. Черепанов ждал. Он полагал, что папаша Корнелии должен когда-нибудь приехать. Или хотя бы письмо прислать – со своим благословением: свадьбу и без него справить недолго. Какого хрена он медлит? Месяц прошел. Что у них там за крутые дела, в этой чертовой Африке, что легат не может выкроить время и явиться на свадьбу дочери?
Вести из Африки пришли двадцать третьего апреля. Совсем не те, каких ждал Черепанов. А дела в провинции Африка оказались действительно крутыми…
– Там в Ливии прокуратор Максиминов был, – рассказывал Хрис, которого Коршунов, проснувшийся раньше Геннадия, отправил выяснять, почему в палатине все на ушах стоят. – Максиминов доверенный прокуратор этот грабил всех подряд. Ну народишко и не выдержал: прирезал мытаря и охрану его побил. И всех, кто вступался за Максиминова человека, – тоже. Затем все двинулись к старому проконсулу Гордиану, который в тот день в Тисдре был, и заставили того принять императорский пурпур. Гордиан вроде бы отказаться хотел, только выбора у него все равно не было. Максимин бы его не простил. В общем, отправили из Африки письмо в Сенат (оно еще позавчера пришло): мол, собрались лучшие люди Африки в городе Тисдре и провозгласили обоих Гордианов Августами, так что в карфаген отец с сыном въехали уже со всей царской пышностью.
Разумеется, Сенат Рима, получив сие тайное письмо, возликовал и немедленно (немедленно по-сенатски, то есть через сутки) взялся за дело. Первым делом прирезали префекта претория Виталиана, верного Максимину, после чего большая часть преторианцев перешла на сторону Сената. Аналогично собирались поступить и с префектом Рима Сабином, но тот успел принять меры и теперь засел во дворце под защитой оставшихся ему верными гвардейцев. Штурмовать палатин Сенат не рискнул. То ли в силу своей переходящей в трусость осторожности, то ли… из-за присутствия в казармах воинов Коршунова.
– Я поставил на площади перед палатином парней Скулди, – сказал Коршунов. – Шесть сотен. На всякий случай. Народ там уже толпится, но пока никого не трогает, и боевых частей нет. А сам дворец преторианцы охраняют. Из тех, что остались на нашей стороне. Витальку жалко! Нормальный был мужик.
– Радуйся, что нас с тобой не прирезали! – зло буркнул Черепанов. – Хотя – еще не вечер!
– Да брось ты! – махнул рукой Алексей. – Пусть только сунутся – и мои головорезы сольют эту шушеру, как дерьмо – в клоаку!
– Допустим, – сказал Черепанов, по-быстрому уминая завтрак (при таком раскладе еще не известно, когда снова пожрать удастся). – Твои предложения?
– По мне, так пускай между собой режутся, – сказал Алексей. – У них в Риме – всегда так. Устроят потасовку, потом придет какой-нибудь конкретный пацан – и всех построит. Главное, чтобы нас не трогали. Нас не тронут – и мы никого не тронем. А я бы вообще из города убрался. Мой совет: забирай свою девушку – и отваливаем к твоим легионерам. Или, если хочешь, я пошлю гонца к Ингенсу – пусть сам идет сюда. Вместе с легионом, конечно. И сами всех построим. Сколько тех преторианцев? Тысячи две максимум. Против сдвоенного легиона наших ветеранов – семечки.