«Мы спускаемся в ад… Спускаемся в ад», — думали все, чувствуя запах смолы и серы.
Свет слепил их, они двигались на ощупь, ноги их были изранены, глаза горели. Послышался звон колокольчиков, прошли два верблюда. Это были не верблюды, но призраки, растаявшие в солнечном зное.
— Мне страшно… — прошептал младший сын Зеведеев.
— Мужайся, — ответил ему Андрей. — Разве ты не слыхал: в самой середине ада и находится Рай.
— Рай?
— Сейчас увидишь.
Солнце уже клонилось к западу, горы Моава стали темно-лиловыми, а горы Иудеи — розовыми. Зеницы человеческие постепенно обретали отдохновение. И вдруг на одном из поворотов дороги на глаза путников снизошла прохлада. На глаза и на тела, словно вошли они в прохладную воду. Что это за зелень возникла вдруг перед ними прямо посреди пустыни, откуда взялись здесь журчащая вода, густо покрытые плодами гранатовые деревья и белые, укрывшиеся в тени домики? Воздух благоухал жасмином и розами.
— Иерихон! — радостно воскликнул Андрей. — Нигде в мире нет слаще фиников и прекрасней роз: если даже увядшими их опустить в воду, они оживают.
Неожиданно наступила ночь. Зажглись первые светильники.
— Странствовать, наблюдать наступление ночи, добраться до селения, видеть, как, зажигаются первые светильники, и не иметь ни еды, ни места для ночлега, но положиться во всем на милость Божью и доброту человеческую — вот одна из самых великих, самых искренних радостей в мире, — сказал Иисус, остановившись, чтобы порадоваться этому святому часу.
Деревенские собаки учуяли чужаков и подняли лай. В домах стали открываться двери, оттуда появлялись горящие светильники, искали что-то в темноте и снова возвращались внутрь. Друзья стучались поочередно во все двери, их угощали радушно куском хлеба, горстью фиников, зеленых раздавленных маслин или плодом граната. Они собрали всю эту милостыню, посланную Богом и людьми, уселись в уголке сада, поели, а затем их одолел сон. Всю ночь они чувствовали во сне, как пустыня покачивается и убаюкивает их, словно море. И только Иисус слышал во сне трубный глас и видел, как рушатся стены Иерихона.
Уже близился полдень, когда товарищи, бледные, едва дыша от усталости, добрались до проклятого Мертвого моря. Рыба, несомая течением Иордана, гибла, приближаясь к нему, чахлые кусты стояли по егоберегам, словно скелеты. Неподвижные, густые свинцовые воды. Богобоязненный человек, склонившись над ними, мог бы разглядеть, как в их черных глубинах обнимаются две изгнившие блудницы — Содом и Гоморра.
Иисус поднялся на скалу и огляделся. Пустыня. Земля горела, а горы уже рассыпались во прах. Он взял за руку Андрея и спросил:
— Где же Иоанн Креститель? Я не вижу никого, никого…
— Вон там, за камышами, река становится спокойнее, воды ее образуют заводь, в которой пророк и совершает крещение. Пойдем к нему, я знаю дорогу.
— Ты устал, Андрей, оставайся с другими, я пойду один.
— Он дик. Я пойду с тобой, Учитель.
— Я хочу пойти один, Андрей. Останься.
И он направился к камышам.
Сердце громко стучало. Иисус положил руку на грудь, чтобы успокоить его. Новые стаи ворон появились из пустыни и быстро полетели в сторону Иерусалима.
Вдруг он услышал за спиной чьи-то шаги, обернулся и увидел Иуду.
— Ты забыл позвать меня, — насмешливо улыбнувшись, сказал рыжебородый. — Пришел самый трудный час, и я желаю быть рядом с тобой.
— Идем, — сказал Иисус.
Они шли молча: впереди — Иисус, позади — Иуда. Они раздвигали камыши, и ноги их вязли в прохладной речной тине. Вспугнутая черная змея выползла на камень, подняла голову, прижавшись одной половиной тела к камню, а другой вытянувшись в воздухе, и, шипя, смотрела на них игривыми глазками. Иисус привстал на носках и дружелюбно, словно для приветствия, протянул к ней руку. Иуда занес было свою дубовую палицу, но Иисус остановил его движением руки:
— Не тронь ее, брат Иуда. Кусая, она ведь тоже исполняет свой долг.
Зной усиливался. Дувший от Мертвого моря южный ветер нес тяжелый запах падали. И тогда они наконец услышали приглушенный гневный голос. В какой-то миг удалось разобрать отдельные слова: «Огонь… Секира… Древо бесплодное…» А затем уже громче: «Покайтесь! Покайтесь!» — и сразу же — голоса и плач, издаваемые огромной толпой.
Иисус шел медленно, крадучись, словно подбираясь к звериному логову, раздвигая камыши. Шум нарастал. И вдруг, чтобы не закричать, он закусил губу. На возвышавшейся над водами Иордана скале стоял на тонких, словно тростинки, ногах то ли человек, то ли насекомое, то ли ангел Голода. А может быть, Архангел Мщения? Люди, словно рокочущие волны, покрывали скалы. Арабы с накрашенными ногтями и веками, халдеи с толстыми медными кольцами в носу, израильтяне с засаленными локонами, свисающими подле уха…
Он взывал к ним с пеной на устах, и южный ветер колыхал его, словно тростник.
Покайтесь! Покайтесь! Наступил День Господень! Падите наземь, грызите песок, вопите! Молвил Господь Всемогущий: «В тот день Я велю солнцу зайти в полдень, сокрушу рога молодого месяца, пролью мрак на небо и землю. Смех ваш обращу Я во плач, а песни — в причитания, дуну, и все украшения ваши: руки, ноги, носы, уши, волосы — все опадет!»
Иуда порывисто шагнул вперед, схватил Иисуса за руку:
— Ты слышал? Слышал? Вот как говорит Мессия! Он и есть Мессия!
— Нет, брат Иуда, так говорит тот, кто держит секиру во длани и открывает путь Мессии, — ответил Иисус.
Он нагнулся, сорвал остроконечный зеленый лист и пропустил его между зубами.
— Тот, кто открывает путь, и есть Мессия! — прорычал рыжебородый. Он вытолкнул Иисуса из его укрытия в камышах.
— Ступай! Пусть он увидит тебя, — повелительно сказал Иуда. — Он и будет судить.
Иисус вышел на солнце, нерешительно сделал несколько шагов и остановился. Глаза его были прикованы к пустыннику, он весь обратился в зрение. То поднимая, то опуская взгляд, он пытливо смотрел то на ноги-тростинки, то на выжженную солнцем голову, то на возвышающийся над этой головой незримый образ пророка. Креститель стоял спиной к нему, но, почувствовав, как исполненный силы взгляд ощупывает его всюду, гневно повернулся всем телом и прищурил свои круглые соколиные глаза, пытаясь разглядеть облаченного в белоснежные одежды юношу, который неподвижно стоял и молча рассматривал его. Где-то, когда-то он уже видел этого юношу. Но где? Когда? Он мучительно силился вспомнить. Может быть, он видел его как-то ночью во сне? Во сне ему часто являлись такие вот белооблаченные. Они молча, смотрели на него, протягивали к нему руки, то ли приветствуя, то ли прощаясь с ним, а затем кричал петух, наступал день и все исчезало.
Креститель смотрел на него и вдруг закричал — он вспомнил. Однажды в полдень он прилег на берегу реки, раскрыл записанные на козлиной шкуре пророчества Исайи, и сразу же камни, вода, люди, камыши — все исчезло. Воздух наполнился огнями, звуками труб и крыльями. Словно врата, распахнул он слова пророка, и из них вышел Мессия! Креститель вспомнил: он был в белоснежных одеждах, худощав, опален солнцем, бос, а в зубах у него был — точь-в-точь как у этого — зеленый лист!