Я вкалывал как проклятый. Стояла глубокая осень, но я не ощущал изменений. Каждый день светило солнце, ночью небо было чистым и голубым. Иногда на город опускался туман. Я снова перешел на фрукты. Японские торговцы открыли мне кредит, и у меня был огромный выбор на их лотках: бананы, апельсины, груши, сливы. Иногда я отоваривался сельдереем. У меня была припасена целая банка табака и новая трубка. Правда, о кофе не приходилось и мечтать, но меня это не угнетало. Мой новый рассказ появился в журнальных ларьках: «Давно утраченные холмы»! Конечно, это было уже не так волнительно, как появление «Собачка смеялась». Я лишь бегло пролистал присланный мне Хэкмутом авторский номер. Хотя не без удовольствия, естественно. Наступит день, когда на моем счету будет столько первоклассных рассказов, что я даже не буду помнить, где что опубликовано. «Привет, Бандини! Отличный рассказ вышел у тебя в свежем номере „Антлантик Мансли“». Бандини озадачен: «А что, разве у меня выходило что-то в „Атлантик“ в этом месяце? Ну, хорошо, спасибо…»
Ох уж этот Хэллфрик— мясоед, который никогда не отдает свои долги. Сколько я ему одолжил за последний мой период процветания, а теперь, когда я вновь беден, он снова пытается склонить меня к бартеру. Старый плащ, комнатные тапочки, душистое мыло — вот чем он пытается погасить свой долг. Я все отвергаю. «Господи, боже мой, Хэллфрик, мне нужны деньги, а не бэушные вещи». Его мясомания достигла апогея. Каждый день я слышу, как он копошится у плиты, поджаривая второсортную вырезку. Запахи прокрадываются в мою комнату, и мне дико хочется мяса. Я пойду к повару. «Хэллфрик, — скажу я ему, — как насчет того, чтобы поделиться со мной бифштексом?» Кусок настолько большой, что еле помещается в кастрюле, но Хеллфрик обязательно выдаст наглую ложь: «Я два дня не ел мясного». И мне придется обозвать его как-нибудь порезче. Вскоре он окончательно утратил мое уважение. Этот человек будет трясти своим красным одутловатым лицом, жалостно таращить огромные глаза, но ни за что не поделится крохотным кусочком со своей тарелки. День за днем я работал, печатая страницу за страницей под натиском одуряющих ароматов поджаривающихся свиных отбивных, бифштексов, запекающихся вырезок, панированных ромштексов, тушеной печенки с луком и всякого разного мяса на любой манер.
Однажды его мясомания отступила, вернулась джин-мания. Хэллфрик пил две ночи кряду. Я слышал, как он шарахается по комнате, пинает бутылки и разговаривает сам с собой. Затем он ушел и появился лишь на следующую ночь. По возвращении выяснилось, что он потратил всю пенсию, которую получил накануне, купив автомобиль. Где и при каких обстоятельствах — этого Хэллфрик не помнил. Мы вышли на улицу посмотреть его приобретение. Это был огромный «Паккард» двадцатилетней давности, даже старше. Он стоял перед отелем как катафалк, покрышки лысые, дешевая черная краска вздулась под жарким солнцем. Кто-то с Мэйн-стрит втюхал ему этого урода. Теперь он на мели, с огромным «Паккардом» на руках.
— Не хочешь купить? — спросил он меня.
— Ну уж нет.
Хэллфрик был угнетен, у него башка трещала с похмелья.
В ту ночь он пришел ко мне. Сел на кровать, его длинные руки свисали до пола. Он тосковал по родному Среднему Западу. Начались воспоминания об охоте на зайцев, о рыбалке, о старых и добрых временах, когда он был молод.
Затем разговор перешел на мясо. «Как насчет огромного толстого стейка, а? — говорил он трясущимися губами. — Вот такой, — уточнял он толщину, показывая двумя пальцами. — Зажаренный на открытом огне. Сверху чуть-чуть жирку. И слегка подгорелый для запашку. А, что скажешь?»
— Я бы не отказался.
Хэллфрик встал.
— Тогда пошли со мной.
— У тебя что, есть деньги?
— Нам не нужны деньги. Мы хотим жрать.
Я схватил свитер и последовал за ним. Мы вышли из отеля и сели в его катафалк. Я заколебался.
— Куда мы едем, Хэллфрик?
— Брось, предоставь это мне.
— Без проблем, — сказал я и захлопнул дверцу.
— Проблемы! — ухмыльнулся Хэллфрик. — Я же сказал тебе, я знаю, где водятся наши стейки.
Мы понеслись в лунном свете через Вилшир к Хайленду, затем через Хайленд до Кахуэнга-Пасс. По обе стороны дороги тянулись равнинные луга долины Сан-Фернандо. Хэллфрик свернул на одинокую проселочную дорогу, и мы покатили вдоль высоких эвкалиптов по направлению к фермерским домикам и пастбищам. Примерно через милю дорога закончилась. Фары высветили заграждение из колючей проволоки. Хэллфрик с трудом развернул машину и вылез. Открыв заднюю дверцу и откинув сиденье, он стал шарить в ящике с инструментом.
Я повернулся и стал смотреть, что он ищет.
— Ты что задумал, Хэллфрик?
Он выбрался из машины, в руках у него был молоток.
— Жди здесь.
Хеллфрик пролез под ограждение и побежал по пастбищу. В ста ярдах в лунном свете маячил хлев. Теперь я понял, на что он покушался. Выпрыгнув из машины, я стал звать его. Он зло цыкнул на меня, и на цыпочках стал подкрадываться к двери хлева. Проклиная и понося его, я ждал. Через некоторое время я услышал мычание коровы. Это был жалобный стон. Затем последовали глухой удар и топот копыт. Из дверей хлева вывалился Хэллфрик. На плечах у него лежала темная туша, клонящая его к земле. За ним, продолжая мычать, выскочила корова. Хэллфрик попробовал бежать, но тяжелая ноша заставила его перейти на быстрый шаг. Корова преследовала разбойника, тычась носом ему в спину. Хэллфрик повернулся и яростно пнул несчастное животное. Корова остановилась, обернулась к хлеву и призывно замычала.
— Ты придурок, Хэллфрик! Ты чертов кретин!
— Помоги мне.
Я приподнял витки проволоки, чтобы он смог протиснуться вместе со своей добычей. Это был теленок, кровь била ручьем из глубокой пробоины прямо между глаз. Глаза теленка остались широко открыты, и я мог видеть в них отражение луны. Это было хладнокровное убийство. Мне стало плохо и страшно. Когда Хэллфрик запихивал тушу на заднее сиденье, тошнота подкатила к горлу. Я слышал, как голова теленка ударилась о дверцу. Это было так противно. Я стал обыкновенным убийцей.
Всю обратную дорогу Хэллфрик ликовал. Я таращился на перепачканный кровью руль, и пару раз мне показалось, что теленок дрыгался на заднем сиденье. Я зажал голову руками и пытался стереть из памяти беспомощные стенания матери теленка и мягкий лик смерти в его глазах. Хэллфрик несся как угорелый. На Беверли мы обогнали черный автомобиль, который плелся еле-еле. Это оказалась патрульная машина полиции. Я стиснул зубы и приготовился к наихудшему, но они не погнались за нами. Правда, мне было настолько плохо, что я даже не почувствовал радости по этому поводу. Одно было очевидно: Хэллфрик совершил убийство, и я ему помогал. Въехав на Банкер-Хилл, мы свернули на аллею и вырулили к стоянке, прилегающей к задней стене нашего отеля. Хэллфрик, потирая руки, выбрался из машины.
— Сейчас я преподам тебе урок свежевания, сынок.
— Ты сущий дьявол, — сказал я.