Ты всегда была жестокосердна. Ты как будто забыла, что тебе тоже суждено умереть. Вообще-то, я хотел написать тебе о том, что случилось во время похорон. Но перед этим поведаю ещё об одном любопытном деле. Когда сестра умерла, я тут же стал искать её фотографию — чтобы поставить на алтарь. Из недавних нашёл только такую, где вы с ней вдвоём. Все говорили, что нужно тебя от этой фотографии отрезать, но я настаивал, чтобы на могилу поставили фотографию, как она есть. Говорил, что если фотографию разрезать, в рамку её вставлять будет не с руки. В общем, решили тебя на этой фотографии траурной лентой скрыть. Сделали всё аккуратно — чтобы никто не догадался, что под лентой кто-то там ещё есть. Можно истолковать всё это и по-хорошему. Ты ведь знала сестру такой, какая она и есть на этой фотографии. Вот и получается, что будто бы ты тоже на похороны пришла. Раз уж вы такой крепкой связью связаны. Даже родители про свою нелюбовь к тебе позабыли. Надо, говорят, чтобы вместе были. Но сам я по-другому думаю. Лучше бы по отдельности. Потому что в жизни вы порознь были. Это простое соображение, но оно самое сильное. Именно поэтому я думаю, что умереть для неё было правильно.
Ну, а теперь о том, что случилось в день похорон. Ты, наверное, помнишь, что по пути к крематорию проезжаешь под мостом. Так вот, подъезжает катафалк к мосту — тут из соседних автомобилей люди из похоронной конторы повыскакивали, к катафалку бросились — гроб под мостом не пролазит. И тут на мосту поезд загрохотал. Я вверх посмотрел, в окне поезда твоё лицо увидел. Ты про похороны не знала, но что-то, видно, всё равно почувствовала. И отошёл твой поезд от станции N 14-го марта в 16:13.
Я сообщаю тебе всё это вовсе не только потому, чтобы сказать, как я тебя ненавижу. Не хочу сказать, чтобы ты позабыла и ту фотографию на алтаре, и ту любовь, что связывала вас когда-то с сестрой. Не хочу сказать тебе, чтобы ты отправилась на могилу. Мне показалось это настолько смешным — люди льют слёзы перед той самой фотографией, кланяются тебе, жгут благовония возносят молитвы… И не знают, что под лентой — ты. Вот и получается: люди думают, что покойнику почтение оказывают, а выходит — ещё живому. Думают, что с живым разговаривают, а он — уже наполовину покойник. Ты из своего поезда только автомобили и увидела. А это похоронная процессия была».
[1926]
Он вдруг оценил по достоинству красоту жертвенного акта, когда преподносишь всего себя кому-то другому. И это был он, он, который уже так привык к уютному одиночеству. Он уяснил, что в жертвенности заключено благородство. Он почувствовал удовлетворение от того, что является всего лишь зёрнышком, предназначение которого — передать из прошлого в будущее жизнь того, кого мы называем человеком. Он был полностью согласен с тем, что принадлежность к человечеству мало в чём по своей сути отличается от принадлежности к минералам и растениям в том смысле, что ты — лишь сучок в борту корабля Жизни, который обречён на плавание в океане Космоса, и твоё бытие ничуть не ценнее бытия других животных и растений.
— Ну как?
Его старшая двоюродная сестра раскрутила серебряную монетку на туалетном столике. Потом прижала ладонью, серьёзно взглянула на брата. Он остановил свой меланхоличный взгляд на её белой руке. Потом радостно воскликнул: «Пусть будет "орёл"!»
— «Орёл»? Только мы с тобой должны сначала решить, что этот «орёл» будет значить. Ну, например, что ты на ней женишься. Или, наоборот, не женишься.
— Женюсь!
— Ну вот, «решка»…
— Неужели?
— Только это и скажешь?
Брат с сестрой рассмеялись. Сестра бросила на пол фотографию его девушки и вышла из комнаты. Сестра была женщиной смешливой. Её чистый смех доносился до него ещё долго. Заслышав его, все мужчины начинали ревновать её.
Он поднял фотографию. Хорошо было бы на ней жениться, раз они так любят друг друга. А ведь сколько ещё в Японии девушек, за которых их судьбу решают отцы и старшие братья! Девушка была прекрасна. Вот только сам он был отвратителен и потерян — он открыл в себе такое, на что и смотреть было противно.
«Когда принимаешь решение, на ком тебе жениться, в любом случае это лотерея. Можно и монетку бросить». Когда сестра сказала это ему, он испытал высокую радость: монетка под её белой ладонью решит его судьбу. Но теперь он понял, что сестра просто дурачила его. Взгляд упал на пруд возле веранды. Он решил попросить у воды показать ему лицо той, что станет его женой, если, конечно, ему не суждено взять в жёны ту девушку на фотографии. Он верил: человек способен видеть сквозь пространство и время. Настолько он был одинок.
Он уставился в воду. И тут в поле его зрения упал коричневый комок, подброшенный ему Богом. Это сорвались с крыши два воробья, сцепившихся в любовном порыве. Они коснулись крылышками воды и разлетелись. Он понял это божественное откровение. «Вот оно что», — прошептал он.
Рябь успокоилась. Он продолжал смотреть на воду. Его сердце стало таким же зеркально гладким, как эта вода. В нём ясно отразился воробышек. Он чирикал. Смысл его чириканья сводился к следующему: «Ты настолько потерян, что покажи я тебе лицо той, кому назначено быть твоей женой в этой жизни, ты вряд ли поверишь. Покажу-ка я тебе ту, которая станет твоей супругой в жизни будущей».
Он сказал птичке: «Спасибо тебе! Если мне суждено переродиться воробьём и взять тебя в жёны, тогда я женюсь на этой Девушке в жизни нынешней. Тот, кому довелось увидеть будущее, не должен бояться настоящего. Спасибо тебе, моя жена из будущего, что ты стала моей свахой».
Посмотрев просветлевшим взглядом на фотографию, он ощутил величие Бога.
[1926]
Наступил вечер. Его поразила звезда над горой — будто с наступлением темноты зажёгся газовый фонарь. Такую яркую звезду он видел впервые. Под её светом сильнее чувствовался ночной холод. Он бежал обратно в гостиницу, ощущая себя лисой. Под его ногами стелилась дорожка, посыпанная белой галькой. Ветер не тревожил опавшие листья.
Он вбежал в баню, плюхнулся в бассейн с горячей водой. Когда провёл мочалкой по щеке, ему показалось, что ледяная звезда скатилась с лица.
— Холодно стало. На Новый год тоже здесь останетесь?
Он поднял голову. Это был птичник, который захаживал в гостиницу.
— Нет, думаю теперь через горы на юг податься.
— Вот это хорошо. Несколько лет назад мы на юг ездили. В Минамияма. Когда зима настаёт, мне туда обратно хочется.
При разговоре птичник не смотрел на собеседника. Постоялец метнул на него вороватый взгляд. Тот был занят каким-то странным делом. Он стоял на коленях в воде, протянув руки к жене, которая сидела на бортике бассейна. Он мыл ей грудь. Она же подалась вперёд — будто собиралась накормить мужа своим молоком. Болезненная и худосочная, груди маленькие, словно белые чашечки для сакэ. Тело у неё никогда не станет по-женски округлым, не потеряет девичьей угловатой чистоты. Гибкое тело — словно стебель, поддерживающий цветок.