– Наша карта бита.
– Что же вы будете делать?
– Лягу спать. – Должно быть, на его тонкий вкус эта фраза оказалась слишком претенциозной, и он тут же добавил, не открывая глаз: – Нельзя давать воли самомнению. Через пятьсот лет для историков, описывающих Падение и Гибель Британской империи, этот маленький эпизод не будет существовать. Они найдут множество других причин. Вы, я и бедный Джонс не будем помянуты даже в сносках. Все объяснят экономикой, политикой, неудачными сражениями.
– Как по-вашему, что они сделали с Джонсом?
– Боюсь, что мы никогда этого не узнаем. Во время войны столько трупов остается неопознанными. Сколько трупов, – сонно продолжал он, – ждут воздушного налета, чтобы выгородить убийц. – И вдруг он с какой-то обидной неожиданностью захрапел.
Они приехали в Лондон вместе с рабочими первой смены; в промышленных районах из подземки выходили мужчины и женщины; аккуратные пожилые господа с портфелями и свернутыми зонтами появлялись из подземных убежищ. На Гоуэр-стрит сметали битое стекло, а какое-то здание дымилось в утреннем небе, как свечка, которую задул запоздалый гуляка. Странно было подумать, что, пока они стояли на островке среди пруда, слушая, как лопата царапает по дереву, тут шла битва за Англию. Свежий заградительный знак заставил их свернуть на другую улицу, а на веревке, натянутой поперек мостовой, болтались объявления: «Банк Барклей. Просим справляться в…», «Корнуэльская молочная. Новый адрес…», «Рыбный ресторан „Маркиз“…» По длинному пустому тротуару прохаживались полицейский и дружинник, неторопливо, по-хозяйски беседуя, а рядом висела надпись: «Неразорвавшаяся бомба». Это была та же дорога, которой они ехали вчера ночью, и в то же время разительно на нее непохожая. Как много в эти часы успели сделать люди, думал Роу: повесили объявления, изменили маршрут, привыкли к переменам, которые произошли с Лондоном. Он заметил на лицах бодрость, даже какое-то веселье; можно было подумать, что сейчас раннее утро какого-нибудь праздника. А дело, наверно, в том, что люди обрадовались, еще раз оставшись в живых.
Мистер Прентис что-то забормотал и проснулся. Он назвал шоферу адрес небольшого отеля возле Гайд-Парк-Корнер – «если он еще цел» – и вежливо предложил договориться с управляющим о комнате для Роу. Но только когда, помахав рукой из машины, он крикнул: «Я позвоню вам попозже, дорогой!» – Роу догадался, что за этой любезностью скрыта цель: его поселили там, откуда его всегда можно извлечь. А если он попробует уехать, об этом сразу же сообщат. Мистер Прентис даже дал ему взаймы пять фунтов – на пять фунтов далеко не уедешь.
Роу слегка закусил. В газопровод попала бомба, и газ горел плохо. «От него один запах остался», – пожаловалась официантка – а на запахе чая не вскипятишь и хлеба не поджаришь». Но у нее нашлись молоко и сухарики, хлеб и джем-райская пища; после завтрака Роу прогулялся по парку под утренним нежарким солнышком и, поглядев назад, на длинную пустую лужайку, убедился, что за ним не следят. Он стал насвистывать единственный мотив, который знал; в душе его царила тихая радость: он не был убийцей. Забытые годы жизни волновали его не больше, чем в первые недели у доктора Форестера, и он свернул на Бейсуотер к телефонной будке. В отеле он запасся монетами для автомата. Теперь он с мальчишеским жаром опустил монету и набрал номер. Голос деловито сообщил: «Гигиеническая пекарня вас слушает», и он дал отбой. Тогда он сообразил, что только интуиция поможет ему понять, с кем разговаривал Кост. Он набрал следующий номер, и старческий голос сказал: «Алло!»
– Извините. Кто со мной говорит?
– А кто вам нужен? – упрямо допрашивал голос; он был так стар, что трудно было понять, мужской он или женский.
– Говорит телефонная станция, – словно осенило Роу. – Мы проверяем наших абонентов после вчерашнего налета.
– Зачем?
– Автоматическая система повреждена. В районную станцию попала бомба. Это мистер Айсеке с Принс-оф-Уэллс-роуд?
– Нет, это не он. Это Уилсон.
– Видите, номер должен был соединить нас с мистером Айсексом.
Он снова дал отбой; в сущности, он ничего не узнал; клиент мистера Коста мог скрываться и в Гигиенической пекарне; к тому же за словами Коста, может, ничего и не крылось. Нет, в это он не верит. Он вспомнил, как Кост стоически произнес: «Лично у меня, сэр, нет никакой надежды. Ни малейшей надежды». «Лично у меня», – подчеркнул он. Он сообщил, насколько мог откровенно, что для него лично война уже кончена.
Роу продолжал опускать в автомат монеты; рассудок подсказывал, что это пустое дело и единственный выход – посвятить в тайну мистера Прентиса. И все же он не верил, что интуиция ничего ему не подскажет и по проводу до него не дойдет какая-то интонация, отзвук воли или жестокости, необходимой для того, чтобы убить столько людей: удушить в лазарете беднягу Стоуна, застрелить на лестнице Форестера и Пула, пронзить горло Коста ножницами, уничтожить Джонса… Сила эта была слишком чудовищна, чтобы дойти до него по проводу в виде прозаических слов: «Уэстминстер, банк вас слушает…»
Вдруг он вспомнил, что Кост никого не звал к телефону. Он набрал номер и начал говорить, как только ему ответили. Значит, он не мог разговаривать с каким-то учреждением, где надо вызывать кого-нибудь из служащих.
– Алло!
Ему не дали возможности открыть рот, на него обрушился град слов:
– Ах, Эрнст, я так и знала, что вы позвоните! Какой вы милый, чуткий человек! Дэвид вам, наверно, сказал, что Минни погибла. Вчера вечером во время налета. Какой ужас! Мы слышали, как она нас зовет, но, конечно, ничего не могли поделать. Боялись выйти из убежища. А потом упала фугаска – я уверена, что это была фугаска! Снесла три дома и вырыла огромную яму. А наутро Минни не появилась. Дэвид все еще надеется, но я почувствовала в ее мяуканье что-то надгробное…
Все это было очень интересно, но Роу было некогда, и он дал отбой.
В телефонной будке стало удушливо жарко. Он уже истратил целый шиллинг; не может быть, чтобы по одному из последних четырех номеров не ответил голос, который он сразу узнает.
«Отделение полиции. Мейфкинг-роуд».
Трубка положена на место. Осталось три номера. Вопреки всему, он еще верил, что один из этих трех… Лицо его взмокло от пота. Он его вытер, но капельки сразу же выступили вновь. У него вдруг возникло дурное предчувствие, горло пересохло, сердце тяжело забилось. Но от души отлегло, когда он услышал в трубке: «Торговая компания Газового света и кокса…»
У него еще есть возможность уйти, предоставив все мистеру Прентису. В конце концов, разве голос, который он ищет, не может принадлежать служащему Гигиенической пекарни или даже приятельнице Эрнста?
Но если он обратится к мистеру Прентису, трудно будет объяснить, почему он молчал столько бесценных часов. Он же не мальчик, а пожилой человек. Раз ты за что-то взялся, надо довести дело до конца. Но он мешкал, хоть и чувствовал, что пот ест ему глаза. Осталось два номера. Он попробует набрать первый и, если этот номер ничего не даст, выйдет из будки и бросит всю эту затею. Может, глаза и наблюдательность обманули его в мастерской у Коста. Палец неохотно входил в знакомые отверстия. БАТ-271 – какая следующая цифра? Он отер рукавом лицо и набрал ее.