– Давайте соснем, – предложил я. – Все равно делать больше нечего.
– Меня беспокоят часовые, – сказал Пайл.
– Пока нет вьетминцев, можете не беспокоиться. Для верности положите автомат себе под ногу. – Я закрыл глаза и постарался себе представить, что сижу где-нибудь в другом месте… ну хотя бы в купе четвертого класса: их было много на германских железных дорогах до прихода Гитлера, в дни, когда я был молод и мог, не печалясь, просидеть хоть целую ночь и когда душа моя была полна надежд, а не страха. В этот час Фуонг готовила мне вечерние трубки. Ждет ли меня письмо?.. Я надеялся, что не ждет, – ведь я знал, что там будет написано, а пока его нет, можно помечтать о несбыточном.
– Вы спите? – спросил Пайл.
– Нет.
– Не втащить ли нам лестницу наверх?
– Я понимаю, почему они этого не делают. Лестница – единственный путь на волю.
– Хоть бы вернулся танк.
– Теперь уж он не вернется.
Я старался смотреть на часы как можно реже, но промежутки всегда оказывались куда короче, чем я предполагал. Девять сорок, десять пять, десять двенадцать, десять тридцать две, десять сорок одна.
– Не спите? – спросил я у Пайла.
– Нет.
– О чем вы думаете?
Пайл помедлил.
– О Фуонг, – сказал он.
– Что именно?
– Просто думаю о том, что она сейчас делает.
– Могу вам сказать. Она решила, что я остался на ночь в Тайнине – со мной это случалось. Сейчас она лежит в постели, зажгла ароматную палочку, чтобы отогнать москитов, и рассматривает картинки в старом номере «Пари-матч». Как и у всех француженок, у нее слабость к английской королевской семье.
Он сказал с грустью:
– Хорошо знать о ней все наверняка. – Я представил себе, как его по-собачьи ласковые глаза вглядываются в темноту. Его бы окрестить Фиделькой, а не Олденом.
– Да и я, собственно, не могу ни за что поручиться, но надеюсь, что это так. Что ж ревновать, делу все равно не поможешь. «От вора нет запора».
– Я вас просто ненавижу, Томас, когда вы так говорите. Знаете, какой я вижу Фуонг? Чистой, как цветок.
– Бедный цветок, – сказал я. – Кругом так много сорняков.
– Где вы с ней познакомились?
– Она танцевала с посетителями «Гран монд».
– Танцевала за деньги! – воскликнул он, словно самая мысль об этом причиняла ему страдания.
– Вполне почтенная профессия, – заявил я. – Не огорчайтесь.
– Вы такой бывалый человек, Томас, просто ужас.
– Я такой старый человек, просто ужас. Поживете с мое…
– У меня еще никогда не было девушки, – сказал Пайл. – В настоящем смысле слова. Не было настоящего романа.
– Вы, американцы, слишком любите свистеть. У вас на это уходят все силы.
– Я ни с кем так откровенно не говорил.
– Вы еще молоды. Вам нечего стыдиться.
– А у вас, наверно, была уйма женщин, Фаулер?
– Что значит «уйма»? Четыре женщины – не больше – были мне дороги… или я им. Остальные сорок с лишним… просто диву даешься, к чему это! Ложные представления о гигиене и о том, как нужно вести себя в обществе.
– Вы уверены, что они ложные?
– Хотел бы я вернуть те ночи. Я ведь все еще влюблен, Пайл, а уже здорово поизносился. Ну, конечно, дело было еще и в самолюбии. Не сразу перестаешь гордиться тем, что тебя желают. А впрочем, один бог знает, чем тут гордиться: кого только вокруг не желают!
– А вам не кажется, Томас, что у меня что-то не в порядке?
– Нет, Паял.
– Я вовсе не хочу сказать, что мне этого не нужно, Томас, как и всякому другому. У меня нет… никаких странностей?
– Не так уж нам это нужно, как мы делаем вид. Тут огромную роль играет самовнушение. Теперь-то я знаю, что мне никто не нужен, кроме Фуонг. Но такие вещи узнаешь только с годами. Не будь ее, я легко прожил бы год без единой бессонной ночи.
– Но она есть, – произнес он чуть слышно.
– Начинаешь с распутства, а кончаешь, как твой прадед, храня верность одной-единственной женщине.
– Должно быть, глупо начинать, сразу с конца…
– Нет, не глупо.
– По статистике комиссии Кинси такие случаи не встречаются.
– Тем более это не глупо.
– Знаете, Томас, мне очень приятно, с вами беседовать. И теперь мне совсем не страшно.
– Нам тоже так казалось во время «блица», когда наступило затишье. Но их самолеты всегда прилетали снова.
– Если бы вас спросили, что вас больше всего в жизни взволновало как мужчину?..
Ответить на это было нетрудно.
– Однажды я лежал ранним утром в постели и смотрел, как расчесывает волосы женщина в красном халате.
– Джо говорит, что у него это было тогда, когда он спал одновременно с китаянкой и негритянкой.
– И я мог сочинить что-нибудь в этом роде, когда мне было двадцать лет.
– Ему пятьдесят.
– Любопытно, сколько лет ему дали в армии по умственному развитию?
– Девушка в красном халате была Фуонг?
Я жалел, что он задал мне этот вопрос.
– Нет, – сказал я, – та женщина была раньше. Когда я ушел от жены.
– Что с ней случилось?
– Я ушел и от нее.
– Почему?
В самом деле, почему?
– Когда мы любим, мы глупеем. Меня приводило в ужас, что я могу ее потерять. Мне показалось, что мы начинаем охладевать друг к другу… Не знаю, было ли это так на самом деле, но меня мучила неизвестность. Я поспешил к финишу, как трус, который со страху бросается на врага и получает за это орден. Я хотел преодолеть смерть.
– Смерть?
– Это было похоже на смерть. Потом я уехал на Восток.
– И нашли Фуонг?
– Да.
– Но с Фуонг у вас этого уже не было?
– Нет, не было. Видите ли, та, другая, меня любила. Я боялся потерять любовь. Теперь я всего лишь боюсь потерять Фуонг. – К чему я это сказал? Он вовсе не нуждался в том, чтобы я его поощрял.
– Но ведь она вас любит?
– Не так, как надо. Это не в их характере. Вы убедитесь на собственной шкуре. Почему-то принято называть их детьми. Это – пошлость, но у них и в самом деле есть что-то детское. Они любят вас за доброту, за уверенность в завтрашнем дне, за ваши подарки; они ненавидят вас за то, что вы их ударили, за несправедливость. Они не понимают, как можно войти в комнату и влюбиться с первого взгляда. Для стареющего человека, Пайл, это очень отрадная черта, – Фуонг не сбежит от меня, если дома ей будет хорошо.