— У посольств свои правила, — сказал я. — Иностранец не может претендовать на право убежища в чужом посольстве. Вы потом сидели бы у них на шее, пока будет держаться это правительство.
Вверх по трапу загремели шаги. В дверь постучали. Я увидел, что Джонс затаил дух. Он был далеко не так спокоен, как хотел казаться.
— Войдите.
Вошел старший помощник. Он взглянул на нас без всякого удивления, словно ожидал увидеть здесь посторонних, и обратился к капитану по-голландски, на что тот задал какой-то вопрос. Старший помощник в ответ указал глазами на Джонса. Капитан повернулся к нам. Он отложил книгу, словно отчаявшись встретиться сегодня с Мегрэ, и сказал:
— У сходен стоит полицейский офицер с тремя людьми. Они хотят подняться на борт.
Джонс тяжко вздохнул. Может быть, он увидел, как навеки исчезают Дом Сагиба, восемнадцатая лунка и Бар Необитаемого Острова.
Капитан отдал старшему помощнику по-голландски приказ, и тот вышел.
— Мне надо одеться, — сказал капитан.
Он застенчиво, как немецкая Hausfrau [мать семейства (нем.)], поерзал на краю койки, потом грузно спустился на пол.
— Вы позволите им войти на борт! — воскликнул Джонс. — Где ваша гордость? Эти же голландская территория!
— Мистер Джонс, пройдите, пожалуйста, в уборную и сидите там тихо, этим вы облегчите дело нам всем.
Я открыл дверь в глубине каюты и втолкнул туда Джонса. Он нехотя повиновался.
— Я попал в ловушку, как крыса, — сказал он и быстро поправился: — Я хотел сказать, как кролик, — и улыбнулся дрожащей улыбкой.
Я решительно посадил его, как ребенка, на стульчак.
Капитан натянул брюки и заправил ночную сорочку. Потом он снял с крючка форменный китель и надел, спрятав под ним вышитый воротник сорочки.
— Неужели вы разрешите им делать обыск? — возмутился я.
Он не успел ни ответить, ни обуться, в дверь постучали.
Я знал полицейского офицера, который вошел. Это был настоящий подонок, не лучше любого тонтон-макута; ростом он был с доктора Мажио и умел наносить страшные удары; о его силе свидетельствовало немало разбитых челюстей в Порт-о-Пренсе. Рот у него был полон золотых зубов, скорее всего, трофейных; он носил их напоказ, как индейские воины раньше носили скальпы. Он нагло оглядел нас обоих, пока старший помощник — прыщавый юнец — нервно вертелся у него за спиной. Полицейский бросил мне оскорбительным тоном:
— Вас-то я знаю.
Маленький тучный капитан — босиком он казался совсем беззащитным — храбро дал ему отпор:
— А вот вас я не знаю.
— Что вы делаете на борту так поздно? — спросил меня полицейский.
Капитан сказал старшему помощнику по-французски, чтобы все его поняли:
— Я же вам сказал, чтобы он не брал револьвер на борт?
— Он отказался, сэр. Он меня толкнул.
— Отказался? Толкнул? — Капитан выпрямился и дотянулся почти до плеча полицейского. — Я пригласил вас на борт, но только на определенных условиях. Кроме меня, на этом судне никому не разрешается носить оружие. Вы сейчас не в Гаити.
Эта фраза, произнесенная решительным тоном, привела офицера в замешательство. Она подействовала как магическое заклинание, он почувствовал себя неуверенно. Он обвел взглядом нас, оглядел каюту.
— Pas a Haiti? [Не в Гаити? (фр.)] — переспросил он и тут, наверно, заметил много незнакомых вещей: грамоту в рамке на стене за спасение жизни на водах, фотографию суровой белой женщины с волнистыми волосами стального цвета, керамическую бутыль с непонятной наклейкой «болс», снимок амстердамских каналов зимой, скованных льдом. Он растерянно повторил: — Pas a Haiti?
— Vous etes en Hollande [вы в Голландии (фр.)], — сказал капитан, по-хозяйски посмеиваясь и протягивая руку. — Дайте-ка мне ваш револьвер.
— У меня есть приказ, — жалобно сказал этот хам. — Я выполняю свой долг.
— Мой помощник вернет вам его, когда вы покинете судно.
— Но я ищу преступника.
— Только не на моем пароходе.
— Но он забрался на ваш пароход.
— Я за это не отвечаю. А теперь отдайте револьвер.
— Я должен произвести обыск.
— Вы можете производить какие угодно обыски на суше, а здесь нет. Здесь за порядок и закон отвечаю я. Если вы не отдадите мне револьвер, я прикажу команде разоружить вас и бросить в воду.
Полицейский признал свое поражение. Не сводя глаз с сурового лица жены капитана, он отстегнул кобуру. Капитан положил револьвер на стол, словно вручая его жене на хранение.
— Теперь, — сказал он, — я готов отвечать на любые разумные вопросы. — Что вам угодно выяснить?
— Мы хотим выяснить, есть ли у вас на борту один преступник. Вы его знаете. Это некий Джонс.
— Вот список пассажиров. Если вы умеете читать.
— В списке его не будет.
— Я десять лет служу капитаном на этой линии. Я строго придерживаюсь закона. И никогда не повезу пассажира, которого нет в списке. Или пассажира без выездной визы. У него есть выездная виза?
— Нет.
— Тогда могу твердо вам обещать, лейтенант, что ни при каких обстоятельствах он не будет моим пассажиром.
Обращение «лейтенант», кажется, несколько смягчило полицейского.
— Он мог спрятаться так, что вы об этом ничего и не знаете, — сказал он.
— Утром перед отплытием я прикажу обыскать судно, и, если Джонса найдут, я его высажу на берег.
Полицейский заколебался.
— Если его здесь нет, он, наверно, укрылся в британском посольстве.
— Это для него куда более подходящее убежище, чем пароходная компания королевства Нидерландов, — сказал капитан. Он отдал револьвер старшему помощнику. — Вручите ему оружие, когда он сойдет со сходен.
Он отвернулся, и черная рука полицейского замерла в воздухе, как рыба в аквариуме.
Мы молча ждали, пока не вернулся старший помощник и не сообщил, что полицейские уехали на своей машине; тогда я выпустил Джонса из уборной.
Он рассыпался в благодарностях.
— Вы были просто великолепны, капитан!
Капитан смотрел на него с презрением и неприязнью.
— Я сказал ему правду, — произнес он. — Если бы я обнаружил вас на судне, я высадил бы вас на берег. Я рад, что мне не пришлось лгать. Мне трудно было бы простить это себе или вам. Прошу вас, покиньте мое судно, как только минует опасность.
Он скинул китель, вытащил белую ночную сорочку из брюк, чтобы, снимая их, не нарушить приличий, и мы ушли.
На палубе я перегнулся через поручни и посмотрел на полицейского у сходен. Это был тот же полицейский, который стоял здесь вечером, лейтенанта и его людей не было видно.