— Я не выдаю своих источников.
— Он слишком часто посещал иностранные посольства, Это было неблагоразумно.
Вдруг зажглось электричество, и впервые я застиг Пьера Малыша врасплох — в мрачном унынье, в тревоге, но на свету он сразу собой овладел и сказал с обычной веселостью:
— Значит, придется подождать с пластинками.
— У меня в кабинете есть пластинки, я могу их вам пока дать. Я держал их для приезжих.
— Вечером я был в аэропорту, — сказал Пьер Малыш.
— Кто-нибудь прилетел?
— Как ни странно, да. Вот уж кого не ожидал видеть. Люди иногда остаются в Майами дольше, чем собирались, а он так давно отсутствует, ну, а тут все эти неприятности...
— О ком это вы?
— О капитане Конкассере.
Я понял, почему Пьер Малыш нанес мне дружеский визит, — уж, конечно, не для того, чтобы сообщить о покупке радиолы. Он хотел меня предостеречь.
— Разве у него были неприятности?
— Каждому, кто имеет отношение к майору Джонсу, грозят неприятности, — сказал Пьер Малыш. — Капитан Конкассер страшно зол. В Майами его очень оскорбили. Говорят, он просидел две ночи в полицейском участке. Подумать только! Сам капитан Конкассер! Теперь он хочет себя реабилитировать.
— Как?
— Захватить майора Джонса.
— В посольстве Джонс в безопасности.
— Ему лучше оставаться там как можно дольше. И не полагаться ни на какие охранные грамоты. Но кто знает, как отнесется к нему новый посол?
— Какой новый посол?
— Ходят слухи, будто президент заявил правительству сеньора Пинеды, что тот больше не является persona grata. Конечно, может, и врут. Разрешите посмотреть ваши пластинки? Дождь прошел, мне пора.
— Где вы оставили машину?
— На обочине, не доезжая заставы.
— Я отвезу вас домой, — сказал я.
Я вывел свою машину из гаража. Включив фары, я увидел доктора Мажио — он терпеливо сидел в своей машине. Мы оба не проронили ни слова.
Высадив Пьера Малыша у лачуги, которую он называл своим домом, я поехал в посольство. Часовой остановил мою машину и заглянул внутрь, прежде чем пропустить меня в ворота. Я позвонил, услышал лай собаки в холле и голос Джонса — он прикрикнул на нее хозяйским тоном:
— Тихо, Мошка, тихо!
Они были одни в этот вечер — посол. Марта и Джонс, — в тесном семейном кругу. Пинеда и Джонс играли в рамс — Джонс, разумеется, выигрывал, а Марта в кресле шила. Я никогда еще не видел ее с иголкой в руках; Джонс явно привнес с собой в дом какой-то уют. Мошка сидела у его ног, словно он был ее хозяином, а Пинеда поднял на меня обиженный неприветливый взгляд и сказал:
— Вы уж нас извините, мы сейчас кончим эту partie [партию (фр.)].
— Пойдемте, поздоровайтесь с Анхелом, — сказала Марта.
Мы пошли с ней наверх, и на полпути я услышал, как Джонс говорит: «J'arrete a deux» [останавливаюсь на двух (фр.)]. На площадке мы свернули налево, в комнату, где мы в тот раз поссорились, и она весело и непринужденно поцеловала меня. Я передал ей то, что мне сообщил Пьер Малыш.
— Нет, нет, — сказала она, — это неправда. Не может быть. — А потом добавила: — Луис последние дни чем-то расстроен...
— Ну, а если все-таки правда!..
— И новому послу придется держать у себя Джонса. Не может ведь он его выгнать!
— При чем тут Джонс? Я думал о нас с тобой.
Интересно, может ли женщина спать с мужчиной и по-прежнему называть его по фамилии?
Она опустилась на кровать и с таким изумлением уставилась в стену, словно та внезапно на нее надвинулась.
— Не верю, что это правда, — сказала она. — Не могу поверить.
— Когда-нибудь это должно было случиться.
— Я всегда думала... когда Анхел подрастет и сумеет понять...
— А сколько лет будет тогда мне?
— Значит, ты тоже об этом думал, — произнесла она укоризненно.
— Да, думал, и не раз. Вот почему я и пытался продать в Нью-Йорке гостиницу. Я хотел иметь деньги, чтобы поехать за тобой, куда бы вас ни послали. Но теперь никто уж ее не купит.
— Милый, — сказала она, — мы-то как-нибудь выкрутимся... А вот Джонс... для него это вопрос жизни и смерти.
— Будь мы помоложе, и для нас это был бы вопрос жизни и смерти. Но теперь... «люди время от времени умирали, и черви ели их, но все это делалось не от любви» [У.Шекспир, «Как вам это понравится»].
Джонс крикнул снизу:
— Игра окончена!
Голос его ворвался в комнату, как непрошеный гость.
— Надо идти к ним, — сказала Марта. — Не говори ничего, пока мы толком не узнаем.
Пинеда сидел со своей противной собакой на коленях и гладил ее; она равнодушно принимала его ласку, словно он ей уже опостылел, и с идиотской преданностью смотрела на Джонса, который сидел за столом и подсчитывал очки.
— Я выиграл уже тысячу двести, — сказал он. — Утром пошлю к Хамиту купить печенье для Анхела.
— Вы его балуете, — сказала Марта. — Купите что-нибудь себе. На память о нас.
— Как будто я могу вас забыть, — сказал Джонс и посмотрел на нее так же, как на него смотрела собака с колен Пинеды — печальным, подернутым слезой и в то же время чуть-чуть неискренним взглядом.
— Ваша служба информации подкачала, — сказал я. — Хамит исчез.
— Я ничего об этом не знал, — сказал Пинеда. — Почему?
— Пьер Малыш считает, что у него слишком много друзей среди иностранцев.
— Ты должен что-то сделать, Луис, — сказала Марта. — Хамит оказывал нам столько услуг.
Я вспомнил одну из них — маленькую комнату с медной кроватью, лиловым покрывалом и жесткими восточными стульями, выстроенными у стены. В те дни нам жилось беззаботнее, чем когда бы то ни было.
— Что я могу сделать? — сказал Пинеда. — Министр внутренних дел примет у меня парочку сигар и вежливо сообщит, что Хамит — гаитянский гражданин.
— Будь у меня моя рота, — заявил Джонс, — я прочесал бы весь полицейский участок, пока не нашел бы Хамита.
Я и мечтать не мог, что он так легко попадется; Мажио сказал: «Хвастуна легко поймать на слове». Джонс при этом взглянул на Марту с выражением юнца, который напрашивается на похвалу, и я сразу представил себе семейные вечера, когда он развлекал их рассказами о Бирме. Юнцом его уже, правда, нельзя назвать, но все-таки он моложе меня лет на десять.
— Там много полицейских, — сказал я.
— Дайте мне пятьдесят обученных мною солдат, и я захвачу всю страну. Японцев было куда больше нас, и они умели воевать.