В отличие от Синго, выходца из деревни, которому пришлось много пережить в юные годы, Сюити никогда не страдал от любви, его не мучили страсти.

По нему никогда невозможно было заметить, что его что-то угнетает. Синго так и не удалось установить, когда Сюити впервые узнал женщину.

Сейчас Сюити определенно связался с какой-нибудь гейшей, а может быть, даже с проституткой, осуждал его Синго.

А эта секретарша из фирмы – с ней он, наверно, просто ходит на танцы, и не исключено, что она нужна ему лишь для того, чтобы усыплять отцовскую бдительность, думал Синго. Во всяком случае, его любовница не такая уж красавица. Красавицей Синго считал Кикуко. С тех пор как у Сюити появилась женщина, их близость с Кикуко, казалось, стала иной. Весь облик Кикуко изменился.

Проснувшись среди ночи, – это произошло, когда на ужин был вареный моллюск, – Синго услышал голос Кикуко, такого голоса у нее еще не было никогда.

Кикуко не знает, что у Сюити есть женщина, думал Синго.

– Неужели отец, купив на одного моллюска меньше, решил таким способом извиниться за тебя? – шептала она.

Нет, Кикуко, разумеется, ничего не знает, но, может быть, она все же догадывается, что здесь замешана женщина?

Не успел он задремать, как наступило утро. Синго вышел взять газету. Луна стояла еще высоко. Наскоро просмотрев газету, он снова лег.

5

На вокзале в Токио Сюити быстро вскочил в электричку и занял место, а когда вслед за ним вошел Синго, он встал и уступил место отцу.

Потом достал из своего кармана очки отца и вместе с вечерним выпуском газеты протянул Синго. У Синго тоже были с собой очки, но обычно он их где-нибудь оставлял, и поэтому Сюити носил для него запасные.

Перегнувшись через газету к Синго, Сюити сказал:

– Сегодня я говорил с Танидзаки – у нее есть школьная подруга, которая хочет пойти в прислуги. Нам ведь нужна.

– Да? А это ничего, что она подруга Танидзаки? – А что тут такого?

– Эта прислуга все выспросит у Танидзаки и, чего доброго, расскажет о твоих делах Кикуко.

– Глупости. Что она может рассказать?

– Тебе бы надо знать, какого сорта эти девицы, что идут в прислуги. – Синго снова уткнулся в газету.

Когда они сошли в Камакура, Сюити сказал:

– Танидзаки рассказывала тебе что-нибудь обо мне?

– Ничего не рассказывала. Она со мной как немая.

– Правда? Это неприятно. Послушай, отец, я немного приударяю за твоей секретаршей, а ты недоволен, может быть, даже осуждаешь меня.

– Что ж тут удивительного. Во всяком случае, постарайся, чтобы Кикуко ничего не узнала.

Сюити, словно теперь-то уж скрывать нечего, сказал:

– Нет, все-таки Танидзаки что-то тебе рассказала.

– Неужели Танидзаки соглашается развлекаться с тобой, зная, что у тебя есть женщина?

– Да, пожалуй. Отчасти из ревности.

– Чепуха.

– Я ее брошу. Хочу бросить.

– Мне непонятны твои рассуждения. Раз уж на то пошло, давай поговорим откровенно.

– Когда брошу, все начистоту расскажу.

– Так или иначе, постарайся, чтобы Кикуко ничего не узнала.

– Хорошо. Но Кикуко, наверно, уже все знает.

– Ты думаешь? Синго помрачнел.

Вернувшись домой, он все еще был мрачен, а после ужина молча встал из-за стола и ушел в свою комнату.

Кикуко принесла ему кусок арбуза. – Кикуко, соль забыла, – вошла вслед за ней Ясуко.

Кикуко и Ясуко присели на корточки у двери.

– Ты не слыхал, как Кикуко кричала: отец, арбуз, арбуз? – спросила Ясуко.

– Не слыхал. Я знал, что его положили охладить.

– Кикуко, он не слыхал, – обернулась к ней Ясуко.

– Отец почему-то сегодня сердитый. Немного помолчав, Синго сказал:

– Что-то в последнее время у меня плохо с ушами. На днях открыл ставни на веранде, чтобы проветрить комнату, и мне послышалось, будто стонет гора за домом. А бабка спокойно спала себе.

Ясуко и Кикуко посмотрели на гору.

– Разве бывает, чтобы гора стонала? – удивилась Кикуко.

– Когда-то давно я спрашивала об этом у матери. И она мне сказала, что ее старшая сестра слышала стон горы перед смертью.

Синго вздрогнул. Забыть такое непростительно, подумал он. Как же он не вспомнил об этом, услышав стон горы?

Кикуко, взволнованная, тоже молчала, на этот раз она не повела своими красивыми плечами.

Крылья цикады

1

Приехала дочь, Фусако, с двумя детьми. Старшей четыре года, младшей еще и года нет. Неужели Фусако и дальше будет рожать с такими интервалами? Конечно, о следующем ребенке говорить еще рано, но Синго все-таки спросил невзначай:

– Заведешь еще одного?

– Нет, отец, больше не хочу. Разве я тебе не говорила? – Фусако небрежно положила девочку и, распеленывая ее, спросила: – А ваша Кикуко еще не решила завести?

Она тоже сказала это невзначай, но лицо Кикуко, повернутое в сторону ребенка, застыло.

– Оставь, пусть девочка полежит так, – сказал Синго.

– Кунико, а не «девочка». Ты же знаешь, что имя ей дали по деду.

Каким стало лицо Кикуко, заметил, по-видимому, только Синго. Но и он не придал этому значения и с нежностью следил, как сучит ножками освобожденный младенец.

– Оставь ее. Видишь, как ей хорошо. Раньше было, наверно, жарко, – сказала Ясуко, придвигаясь к ребенку и поглаживая ему животик и ножки. – Сейчас твоя мамочка и сестричка примут ванну и будут чистенькие.

– Дать полотенце? – вскочила Кикуко.

– Я привезла с собой, – сказала Фусако. Значит, приехала не на один день.

Фусако стала вынимать из фуросики [1] полотенце и смену белья; к ее спине угрюмо прижалась старшая дочь Сатоко. С тех пор как они вошли, она не произнесла ни слова. У Сатоко были черные густые волосы.

Синго узнал этот фуросики, в котором Фусако принесла свои вещи; он даже вспомнил, что она взяла его из дому, когда выходила замуж.

Фусако с Кунико на спине, одной рукой волоча Сатоко, другой поддерживая тяжелый узел, пришла с вокзала пешком. Ну и дела, подумал Синго.

Противный ребенок эта Сатоко, которую нужно вот так тащить за собой. И капризная, а матери и без того нелегко, она из сил выбивается.