— По-моему, в «Нортумберленде» нами зарегистрировано пятьдесят служащих, главным образом из числа горничных, — подал я голос. — Но что случилось? Что там происходит?
— Назревает забастовка, вот что происходит. Утром вам раз пять звонила Софи Гератис, одна из этих бунтарок-горничных. Сейчас в бельевой как раз идет собрание. Отправляйтесь туда и остановите их. Представитель Американской федерации труда уже бьет копытом, и желательно поскорее подготовить перевыборы.
— Какова в таком случае моя задача?
— Сдерживать их. Записать к нам в союз и предотвратить бунт. И поторопитесь: гром вот-вот грянет.
Прихватив стопку членских бланков, я помчался в «Нортумберленд» — громоздкое здание с вычурными балконами и маркизами на всех этажах вплоть до тридцатого — над лужайками и зелеными кущами вязов Линкольн-парка.
Я примчался туда в такси. Швейцара возле входа не было, но внушительность здания, сверкавшего медью дверных ручек и щитов с наименованием отеля по обе стороны от дверей, и сами эти двери с зеркальными панелями вертушки, украшенной позолотой монограмм, убеждали, что через вестибюль я далеко не пройду. Я отыскал служебный вход. Преодолев пешком, поскольку грузовой лифт не работал, три лестничных пролета, я услышал гул голосов и крики и пошел на этот шум, кружа по коридорам, то устланным мягкими коврами, то голым, к бельевой, где проходило собрание.
Борьба разгорелась между приверженцами старого союза и не желавшими ему подчиняться, в основном низкооплачиваемыми женщинами-служащими, жестоко обиженными недавним отказом повысить их ставку в двадцать центов в час. Все были в форменной одежде — платьях и ливреях. Нагретые солнцем белые стены дышали жаром, открытая дверь вела в прачечную, где возле своих металлических столов и котлов с мыльной пеной стояли прачки в синих комбинезонах и белых чепчиках. Они требовали забастовки. Я искал глазами Софи, но она увидела меня первая.
— Вот кто нам поможет! Это человек из союза! Это Марч!
Она стояла на бочке, широко расставив ноги в черных чулках, яростная, суровая, бледная, черные волосы убраны под чепчик, но горящие возбуждением глаза кажутся еще темнее обычного. Взгляд ничем не выражает нашего с ней знакомства, и вряд ли кто-нибудь, даже самый проницательный, видя нас рядом, способен догадаться, что мы держали друг друга в объятиях и руки наши сплетались воедино, ласково и трепетно касаясь любимого тела.
С первого взгляда я выделил из толпы друзей и врагов, зачинщиков и насмешников, драчунов, буянов и недоверчивых, смельчаков и скептиков — все они кричали и вопили, поднимая страшный шум. Особняком держался один пожилой мужчина. Весь в белом, словно больничный брат или интерн, с лицом индейского вождя или сошедшего с батального полотна участника битвы при Шенектеди, он желал немедленно и не сходя с места поделиться со мной своим стратегическим замыслом. Среди этого тропического птичьего гама в знойном паре от котлов, не говоря уже об ослепительном солнечном свете, он, казалось, хранил разумное хладнокровие.
— Погодите же! — вскричал я, занимая место Софи на бочке.
Раздались протесты:
— Нет, бастовать сейчас же!
— Выслушайте меня! Это будет противозаконно…
— Какого черта! Сколько можно трусить! Незаконно? А платить нам по полтора бакса в день — это законно? А сколько это выходит на круг после платы за проезд и профсоюзных взносов, считал? Нет, мы хотим бастовать!
— Не надо этого делать. Вы не получите санкции на забастовку. Федерация пришлет на ваши места других людей, она вправе это сделать. Надо войти в наш союз, провести выборы, и тогда, заручившись вашими голосами, мы сможем законно вас представлять.
— О, это волокита на несколько месяцев!
— Но лучше все равно ничего не придумаешь.
Я раскрыл пачку бланков и стал раздавать карточки в протянутые руки, когда вдруг со стороны прачечной началось движение. Расталкивая женщин, ко мне протискивались люди, и толпа расступалась. Едва я успел сообразить, что это враги — противоборствующий союз, его представитель и охрана, — как меня стащили с бочки. Я упал и тут же получил удары в глаз и нос. Из носа пошла кровь. Мой знакомый с индейским профилем метнулся в мою сторону, чтобы защитить меня от обидчика. Он оттолкнул его, а чернокожая горничная помогла мне встать. Софи, пошарив в моем кармане, вытащила оттуда носовой платок.
— Вот бандиты проклятые! Спокойно, милый, запрокинь - ка голову!
Женщины моментально сомкнули ряды, взяв в кольцо и меня, и перевернутую бочку. Когда один из нападавших двинулся было ко мне, женщины преградили ему путь. В руках они держали кто ножницы, кто металлические мыльницы и черпаки, так что профсоюзный деятель велел своим оруженосцам отступить и занять позицию вокруг него. Выглядел он на их фоне очень маленьким, хотя и свирепым: грозный коротышка в щеголеватом костюме клубного завсегдатая и с оранжево-черным пистолетом, — вылитый помощник шерифа, перешедший на сторону бандитов. Казалось, от него исходил запах перегара, а может, то были волны ярости и злобы, несшие в себе несомненную угрозу. Доказательством служили пятна крови на моем носовом платке и рубашке. Нос все еще кровоточил, а глаз заплыл и превратился в щелку. И тем не менее противник был по-своему прав, являясь, согласно контракту, законным защитником этих людей.
— Давайте-ка, дамочки, в сторонку, а мы обезвредим этого негодяя, которому здесь не место! Он нарушает принятый конгрессом закон, и я имею право привлечь его к ответственности через суд. Да и администрация отеля может вчинить ему иск за незаконное вторжение.
Ответом ему были женский визг, выкрики и угрожающие взмахи колющими и режущими предметами. Поднявшая меня негритянка, судя по выговору, уроженка Вест-Индии или какой-либо из британских колоний, вскричала:
— Держи карман шире, недомерок вонючий! — чем вызвала у меня, наряду со страхом, даже некое изумление.
— Спокойно, сестричка, — проговорил один из головорезов. — Мы его, так или иначе, прижучим. Тоже мне защитницы выискались!
— Закрой пасть! — прикрикнул на него босс и повернулся ко мне: — По какому праву вы сюда явились?!
— Меня пригласили, вот я и явился.
— И правильно! Это мы его вызвали!
Однако повара в белых колпаках и еще несколько человек, видимо, принадлежавших к более высокооплачиваемой категории, заулюлюкали, делая издевательские жесты в мою сторону — показывая мне длинный нос, дергая за воображаемую цепочку в туалете.
— Слушайте все! Ваши интересы представляю я! Если вас что-то не устраивает — мое дело разбираться.
— Знаем, как ты разбираешься! Когда ни придешь — от ворот поворот. Занят, видите ли! А на самом деле сидит, задрав ноги на стол, потягивает виски и только денежки загребает!
— Но воду-то мутить не надо, правда? Этот сукин сын, смотрю, раздал вам членские карточки. Советую разорвать их в клочки, выбросить в урну и гнать его в шею.