— Ты, сукин сын, в порядке, мальчик, в порядке. У тебя есть способности. Надеюсь, и в постели тоже?
— А как вы думаете? — ответил Саймон. — Уж об этом я позабочусь.
— Надеюсь. Позаботься. Не мне же за это браться. Шарлотте это не понравится. Как она сложена! Все при ней. Ей нужен молодой самец.
Теперь расскажу о внимании, которое привлек я. Келли Вайнтрауб, дальний родственник, работавший продавцом у дядюшки Робби, сказал:
— Взгляните-ка на его брата. Все девушки на него пялятся. А больше всего твоя дочь Люси. Ты совсем стыд потеряла, крошка? В этой семье девицы так и норовят поскорей выскочить замуж.
Его слова вызвали протестующий визг, но Люси Магнус не перестала поглядывать на меня, хотя цвет ее лица изменился. Она была стройнее остальных членов семьи и не скрывала здоровую чувственность, хотя за ней зорко следил весь клан. Впрочем, никто из Магнусов не прятал свои чувства: в этом не было необходимости. Молодежь могла смело рассказывать родителям о своих желаниях, что приводило меня в восхищение. На Люси я тоже смотрел с удовольствием. Красавицей ее не назовешь, но лицо дышало здоровьем, кожа была нежной и чистой, грудки очаровательными, и она вертела ими как хотела. Правда, несколько крупный нос мог быть потоньше, как и рот, но зато широко распахнутые черные глаза сияли, а черные волосы струились как шелк. Я подумал о волосах, за которыми таилась ее девственность, и эта мысль увела меня далеко. Ее внимание меня не смущало, но смотрел я на нее глазами любовника — не мужа. Жениться я не собирался. Я хорошо видел, с какими трудностями столкнулся Саймон.
— Подойди-ка сюда, — позвал меня отец Люси, как выяснилось, для подробного допроса. — Чем ты занимаешься? — спросил он, подмигивая.
За меня ответил Саймон:
— Он в книжном бизнесе. Хочет накопить деньжат и окончить университет.
— Заткнись, сосунок, — оборвал его тот. — Я спрашиваю не тебя. Так чем ты занимаешься?
— Книжным бизнесом, как и сказал Саймон. — Я боялся, что подозрительность прозорливого старика все раскроет — мое воровство, странное жилище у Оуэнса, чудаковатых друзей. Для него книжный бизнес ассоциировался с голодающими продавцами Пятикнижия, в длинных бородах которых кишмя кишели вши, а ноги были обмотаны мешковиной.
— К черту ученье! Теперь учатся до седых волос. А на кого ты учишься? На юриста? Хорошо. Эти жулики нам пригодятся. Мои сыновья не ходят в школу. Дочки ходят, пока это хранит их от греха.
— Оги собирается пойти на юридический, — сообщил Саймон матери Люси.
— Да, — подтвердил я.
— Отлично, отлично, отлично, — сообщил дядя Чарли, допрос окончился, он отвернулся, и мы больше не видели его толстокожее лицо. Теперь он угрожал заботой дочери Люси, которая послала ему одну из своих улыбок. Я понимал, что она тем самым обещала во всем его слушаться, а он в ответ — выполнять все ее законные требования.
На меня странно посматривала и моя невестка Шарлотта — взгляд был теплый, вопрошающий и какой-то безнадежный. Я не сомневался, что к этому времени она узнала о Саймоне нечто нехорошее, и, возможно, искала во мне то же самое. Наверное, прикидывала, насколько Люси может мне доверять.
Тем временем Келли Вайнтрауб заметил:
— А у этого Оги глаза блудника.
Эти слова из старших услышал только я и внимательно посмотрел на него, соображая, хотел ли мне навредить или только дурачился этот красивый, сексуально озабоченный молодой человек с прилизанными волосами и мягким подбородком.
— Знаю я таких, — сказал он.
И тут я вспомнил его — он не слишком изменился с тех пор, как мы последний раз виделись на школьном дворе.
— У тебя был маленький брат Джордж.
— Он и сейчас есть. Только уже не маленький, — ответил я. — Он большой и живет на юге штата.
— Где? В Мантено?
— Нет, в другом городе, неподалеку от Пинкнивилля. Знаешь ту часть штата? — Сам я там не был. Туда ездил только Саймон: Ренлинги не отпустили меня.
— Нет, не знаю. Но Джорджа помню.
— Я тебя тоже помню, ты еще катался на вагонах-рефрижераторах. — Я пожал плечами, улыбаясь. Глупо с его стороны видеть во мне угрозу. Он решил, что может вставить Саймону палку в колеса. Кишка тонка.
— Конечно, Шарлотта знает, — сказал Саймон, когда я пересказал ему наш разговор с Келли Вайнтраубом. — Зачем делать из этого секрет? Она даже предлагает перевести Джорджа в частное заведение. Не беспокойся, на этого придурка никто не обращает внимания. Он здесь не котируется. Я его первый узнал, и потому имел преимущество. Оставь его мне. Поверь, они еще будут есть с моей руки. Слушай меня, и у тебя тоже все образуется. Ты произвел хорошее впечатление.
Я быстро понял, какую власть получил он над ними. Саймон не шутил, говоря, что имеет насчет меня планы, и несколько раз в неделю брал на свои встречи — мы обедали с дядьями и кузенами в дорогих ресторанах и клубах. Саймон уверенно с ними держался, ни в чем не уступая — ни в шутках, ни в спорах, а когда нас не слышали, презрительно отзывался о новых родственниках. Я заметил, что он превратился в яростного спорщика: ни с кем не соглашался ни по одному вопросу. Спор мог идти о портных, артистах, борцах - тяжеловесах или политиках — двигаясь вперед, он изучал все. Он раздражался, даже когда шутил; официанты боялись его: чуть что, блюда отправлялись обратно на кухню — правда, чаевые он оставлял немалые. Похоже, Саймон совсем не дорожил деньгами — теперь он всегда имел при себе большие суммы, — но на самом деле следил за тратами и убеждал меня, что знает, как себя вести.
— Находясь среди этих людей, ты должен тратить. Если заметят, что ты экономишь, потеряешь авторитет. А мне необходимо производить хорошее впечатление. Эти люди всех знают, я же собираюсь открыть собственное дело, и они мне сейчас нужны. Эти раблезианские обеды, поездки в ночные клубы «Шез-Паре» и «Гласс-Дерби» доказывают, что я могу поддерживать их уровень, а это самое главное. С чужими они дел не имеют. Теперь понимаешь, почему такой слизняк, как Келли Вайнтрауб, столь непопулярен. Он не может себе позволить обедать в престижных местах, купить билет в «Шез-
Паре» так, чтобы никто не почувствовал неловкость, ведь это ему явно не по карману: все знают, сколько он зарабатывает. Он ничего собой не представляет, и с ним никто не считается. Но я-то ему все припомню, — зло пообещал СайМон.
У него было с кем свести счеты. Значились в этом списке Сисси и Пятижильный? Думаю, да.
— Слушай, пойдем со мной, — предложил Саймон. — Подстрижемся.
Мы подкатили к «Палмер-хаусу» и спустились в сияющий великолепием парикмахерский зал. Если бы работник-негр не подхватил превосходное английское пальто, которое Саймон небрежно сбросил с плеч, оно упало бы на пол. Мы уселись перед огромными зеркалами в большие удобные кресла, достойные епископов, и нас стали всячески ублажать, мыть головы шампунями. Саймон то сердился, то пел; ему сделали маникюр, он хотел попробовать все и не просто уговаривал, а заставлял меня следовать его примеру.