– Никогда нельзя надеяться на какое-то стечение обстоятельств, – снова чуть улыбнулся Зеленин. – Я предлагаю использовать этот случай как прецедент, отработать на нем технологию и превратить такие казусы в систему. И в дальнейшем работать уже не с казусами, а выстраивать ситуацию целенаправленно.
Галузо почувствовал, как по спине пробежал холодок. «Выстраивать ситуацию целенаправленно!» За этой наукообразной фразой стоял такой нечеловеческий цинизм, что даже ему, человеку далеко не мягкому, стало не по себе. Ничего себе заявленьице! Такого можно было ожидать на худой конец от Стоянова, но уж никак не от «ученого червя» Александра Петровича. Господи, даже обсуждать страшно то, что он предлагает. Устраивать на работу в «непокорные», «непрогнувшиеся» коммерческие структуры неких личностей, через короткое время убивать их, потом подсылать к руководителям доверенных людей, которые будут говорить: я взял ради вас грех на душу, но лучше пойдите и отдайтесь сами, не ожидая, пока вас изнасилуют. Да уж, как говорят мудрые англичане, если изнасилование неизбежно – расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие.
– Более того, – продолжал Зеленин, – это позволит получать благодарность не только от самих структур, но и от тех людей, которые возьмут на себя переговоры. Ведь у них, как мы с вами договорились, должен быть грешок, и за возможность вернуть утраченное доверие друзей или оттянуть срок возвращения, к примеру, кредита они заплатят дорого. Таким образом, мы убьем одновременно двух зайцев.
Да, до такого даже сам Галузо не додумался бы. Не зря этого Зеленина наверх тащат, видно, он в интересах политиканов не одну интригу сплел. Много народу ему обязано. И, наверное, многие его боятся. Надо же! А с виду-то нипочем не скажешь, низенький такой, румяный, глазки блестят, хоть и хмурятся. От таких румяных коротышек никогда опасности не ждешь. А напрасно. Такие-то вот и есть самые опасные. Стоянов по сравнению с ним – дитя неразумное. Гриша Стоянов как привык действовать? Как в прежние времена вся ментовка работала, то есть на «компре» да на страхе. На этой «компре» он и вылез, держал партийных и советских функционеров за глотку, разоблачением внеслужебных связей с иностранными гражданами и участием в групповых случках запугивал, и все у него в жизни получалось, как он хотел. Блядей валютных на коротком поводке держал, они ему информацию поставляли, а он их за это не тягал за тунеядство и за нетрудовые доходы. Короче говоря, простенькие одноходовочки, а к более сложному маневру не приучен. А Зеленин – он другой. И откуда в нем этот цинизм? Почему он так легко распоряжается человеческими жизнями? Да потому, решил Галузо, что, в отличие от Стоянова, с реальной преступностью близко не соприкасался и женщину, у которой сына убили или дочку маленькую изнасиловали, никогда в глаза не видел. Не видел он настоящего горя и слез, не вытирал с лица плевки, как вытирали их следователи и оперативники, которым родители потерпевших действительно, случалось, плевали самым натуральным образом в глаза за то, что милиция виновных найти не может и вместо этого вопросы какие-то оскорбительные задает.
– Ну что ж, Александр Петрович, – как можно нейтральнее произнес Галузо, – я подумаю над вашим предложением. Стратегически оно выглядит весьма привлекательным, но тактически, боюсь, несет в себе некоторую опасность. Вы должны понимать, что убийством Нурбагандова занимается милиция, и как это будет выглядеть, если вдруг пойдут разговоры о том, что к этому причастен вполне конкретный человек?
– Не нужно упрощать, Василий Валерианович. Вы меня уверяли, что держите руку на пульсе, стало быть, ход расследования этого убийства должен быть вам известен. Я понимаю, что контролировать ситуацию и влиять на нее вы не можете, но знать, что происходит, должны. Исходя из существующего положения дел мы и разработаем технологию осуществления комбинации. Тем более у нас есть такой опытный оперативник, как Григорий Иванович. Могу вас заверить, эта технология не будет топорной и шитой белыми нитками. Если вы даете принципиальное «добро», я представлю вам общую теоретическую схему, затем мы ее откорректируем исходя из реального хода расследования убийства.
– Я подумаю, – уклончиво ответил Галузо.
Всю дорогу обратно в Москву он пытался преодолеть какое-то непонятно откуда взявшееся смущение и даже неловкость. Черт его знает, Зеленина этого… С одной стороны, он, безусловно, прав, надо форсировать события на случай назначения досрочных выборов, а если выборов и не будет, то деньги все равно нужны на программу, и особенно – на ее секретную часть. Но с другой стороны, очень уж его предложение сомнительное. Опасное. Страшное. Хотя, если с третьей стороны взглянуть, на то и существует еще одна, самая секретная часть программы, о которой знает только узкий круг людей. Рискнуть, что ли?
Когда свернули с Кольцевой дороги, Галузо из машины позвонил Боровкову.
– Виталий Аркадьевич, дождитесь меня, не уходите. Нужно переговорить.
* * *
Аня Лазарева не знала слова «сомнение». Колебания были ей не свойственны, она легко и быстро принимала решения, хотя и знала отлично, что за этой поспешностью часто следует раскаяние в совершенной ошибке. Еще в той, другой жизни, когда у нее были подруги по команде, она всегда удивляла их своей способностью быстро делать покупки. Подруги долго выбирали вещь, приценивались, потом шли искать ее в другое место, опасаясь, что купят, а в следующем магазине найдут что-то лучше или дешевле. Аня покупала сразу, брала первую же более или менее подходящую вещь и на этом успокаивалась. Но, надо отдать ей должное, никогда и не расстраивалась, если действительно на ближайшем же прилавке видела то же самое, к примеру, в два раза дешевле. «Анька, это рынок, – увещевали ее приятельницы, – не покупай сразу, обойди всех продавцов, наверняка найдешь дешевле, здесь цены не фиксированные, как при социализме, их с потолка берут. Или хотя бы торгуйся». Но она не слушалась, хотя и понимала, что чем ближе к входу, тем дороже. И никогда не торговалась с продавцами.
И так было во всем. Она не колебалась, вступая в скоропалительные романы с мужчинами, а приняв какое-либо решение, не сомневалась в его правильности. Но была в ее характере еще одна черта: она совсем не умела ждать. Есть терпеливые люди, которые обладают этой замечательной способностью ждать неделями, месяцами, годами, не нервничая и не раздражаясь оттого, что желанный результат все не наступает. Они умеют отвлекаться, заниматься повседневными делами, прекрасно понимая, что эти дела не менее важны, чем то, чего они ждут. Аня этого не умела совершенно. Она торопила события, безоглядно несясь навстречу желанному результату, совершая при этом ошибки и делая очевидные глупости, а потом, когда ничего не получалось, впадала в отчаяние.
Ей очень захотелось выйти замуж за Парыгина. Желание это было тем более сильным, что казалось ей вполне реальным, ведь Евгений – первый в ее жизни мужчина, который сделал ей предложение. И поскольку для скорейшего исполнения желания нужно было достать деньги, она без малейших колебаний готовилась сделать все, что Парыгин сочтет нужным. Даже если это будет что-то противозаконное, как он ее и предупреждал.