В экипажах усиливалось брожение, усугублявшееся вещими сновидениями и грязными слухами. Утверждали, что по ночам, когда капитан спал, рост его увеличивался до пятнадцати футов, — в глазах команды это было неопровержимым свидетельством того, что Магеллан является чародеем (он же еще и хромал, как дьявол).
В марте 1520 года на стоянке в бухте Сан-Хулиан экипажи трех кораблей подняли мятеж, требуя возвращения в Испанию. После уединенной молитвы Магеллан призвал верного ему, но совершенно не владеющего латынью Гонсало Гомеса де Эспиносу и произнес фразу: «Occidendos esse» — «Должны быть убиты». До сих пор остается загадкой, почему Магеллан, вообще-то не отличавшийся щепетильностью, не отважился доверить приказ испанскому языку и как Эспиноса понял, что от него требуется. Наверное, у зла, как и у любви, свой язык, который превыше речи. Эспиноса прибыл для переговоров на судно повстанцев и, улучив момент, перерезал горло главарю мятежников.
Для успокоения матросов Магеллан отправил на берег экспедицию, призванную добыть свежую провизию и женщин. Неся потери в стычках с кровожадными индейцами, испанцы углубились в умопомрачительные леса, изобилующие призраками, дичью и сладкоголосыми птицами с девичьими бедрами, коварными и любвеобильными…
В августе 1520 года Магеллан на четырех кораблях (пятый, «Сантьяго», разбился о скалы) продолжает путь на юг и, наконец, 21 октября открывает тот самый 550-километровый пролив, названный его именем, который выводит испанцев в бескрайний океан, титулованный спутниками Магальянша — Тихим. На пасифический простор вышли три судна, поскольку еще раньше капитан «Сан-Антонио» дезертировал и по возвращении в Испанию обвинил Магеллана в измене королю.
После этого флотилия прошла без остановок семнадцать тысяч километров, открыв по пути несколько островов из группы Филиппинских и Марианских, в том числе Гуам. Четыре месяца люди питались сухарной пылью с червями, воловьими кожами и корабельными крысами, пили гнилую воду и умирали от цинги.
Окрестив туземцев филиппинского острова Себу, Магеллан по просьбе местного царя предпринял поход против соседнего острова Мактан, где и погиб в стычке с местными жителями.
Властитель Себу, пригласив испанцев на прощальный пир, убил 24 гостя. Оставшиеся на трех судах 115 человек были вынуждены сжечь «Консепсьон» и на двух кораблях еще около четырех месяцев блуждали в океане, пока, наконец, у острова Тидоре не купили по дешевке множество пряностей (что и позволило в конце концов окупить все затраты на экспедицию).
На 1081-й день плавания в Испанию вернулось лишь одно судно из флотилии — «Виктория» — под командованием Хуана Элькано во главе 18 человек, среди которых находился и летописец похода Антонио Пифачетта (ему и принадлежит честь открытия и описания двух крупных звездных скоплений — Большого и Малого Магеллановых облаков).
Экспедиция Магеллана, начавшаяся в сентябре 1519 года, завершилась 6 сентября 1522 года.
Спустя столетие после плавания Магеллана известный еретик Гарсиласо Луис де ла Вега-и-Бастос написал: «Открытие Магеллана изменило наши представления о мире и Боге. Если раньше мы были убеждены в конечности пространства и времени, в том, что рано или поздно мы — наконец-то! — со стоном облегчения уткнемся головой в теплый живот Господа и успокоимся навсегда, то после Магеллана мы оказались наедине с беспредельностью вечности, с Богом, подобным сфере, центр которой всюду, а окружность — нигде, в безжалостном лабиринте истории, из которого нет выхода. Круг, замкнутый им на шаре, — символ бесконечности наших бесплодных терзаний…»
Человек своего времени — эпохи, когда все были убеждены в том, что и caeli enarrant gloriam Dei (небеса глаголют о славе Божией), — Гарсиласо Луис де ла Вега-и-Бастос наделяет геометрические фигуры сакральным, магическим значением.
Стремлению понять мир через число, через знак столько же лет, сколько и человеческой культуре. Мифологическим сознанием число воспринималось как образ мира, вечного и бесконечного Космоса. Последователи Ксенофана Колофонского были убеждены: если мир однороден, сотворен из единой субстанции, то довольно исследовать одну его частицу, чтобы понять все. Досократики — а за ними Григорий Теолог и мистики — вырастили на этой благодатной почве образ человека как меры всех вещей, микрокосма, содержащего в себе макрокосм. Пифагор пришел к мысли о том, что количественные отношения и являются сущностью вещей, и в основу своего известного учения о космической гармонии сфер положил открытый им количественно определенный интервал, на котором зиждется музыкальная гармония. Спустя много столетий после Пифагора ничего не знавший о нем китаец Чжай Шень свел его учение к устрашающе простой формуле: «Числа правят миром» (а тамильский поэт Аппар сказал о Шиве ужасающе: «Он — число и цифра для числа»).
Отдельная тема — каббала, вообще иудаистическая мистическая традиция, выразившаяся в книгах «Зогар» и «Сефир Йецира». Каббалисты полагают, что, если Библия сотворена Богом, в ней не может быть ничего случайного: ни порядок слов, ни даже порядок пробелов между ними не могут быть произвольными. Исходя из убеждения в том, что владеющий Именем может овладеть Сущностью, и воспринимая Тору как некую космическую парадигму, они, например, придали каждой букве еврейского алфавита троякий смысл, раскрывающийся в мире людей, в мире планет и звезд и в ритме времен года. Изучая и комбинируя буквы, числа, знаки, они пытались разгадать подлинное имя Бога — Шем-Гамфораш — и тем самым приблизить приход Мессии. Вселенная каббалистов похожа на закольцованную цепь, в которой движение нижних звеньев отзывается движением верхних. Все связано со всем и все взаимозависимо. Если астрологи говорят, что звезды (числа, знаки) правят миром, то каббалисты добавляют: но в такой же мере и люди правят звездами.
О тех, кто предается магии чисел, нумерологии и астрологии, Тацит однажды ядовито заметил, что «этот сорт людей будут у нас всегда гнать и всегда удерживать» (римские законы — кодекс Феодосия, закон Валентиниана I — грозили астрологам смертью, как и тем, кто с ними советуется, но на практике эти правовые акты не применялись).
Отстаивая величайшую христианскую ценность — свободу человеческой воли, святой Августин с гневом и презрением обрушивался на «математиков», которые желали бы «подчинить наши действия небесным телам и предать нас звездам». С такой же страстностью против попыток онтологизации зла выступал и Максим Грек (хотя русские были убеждены в том, что мир представляет собой грандиозное хаотическое скопление случайностей, повлиять на которые человек бессилен, — потому-то и не создали своей философии).
Галилео Галилей полагал, что Книга Природы написана геометрическими фигурами. Считая человеческое тело главной загадкой бытия, Леонардо да Винчи искал магических подсказок, вычерчивая и измеряя анатомический состав человечности. Анатомия как тайноведение нашла свое воплощение в знаменитом трактате Агриппы Нетгесгеймского «Об оккультной философии» (1510). Упорно занимавшийся проблемами сечения конуса, трисекции угла, алгебраической теорией чисел, Альбрехт Дюрер выразил свое представление о мире и красоте в «Четырех книгах о пропорциях человеческого тела» (1528). В 1753 году Уильям Хогарт в предисловии к своему «Анализу красоты» не без язвительности написал, что математические увлечения заставляли Дюрера отклоняться от правды и «поправлять» более прекрасную в действительности природу, навязывая ей мертвые схемы. Как ни забавно, сам Хогарт выразил свое представление о красоте символической S-образной фигурой, вписанной в треугольник…