Андрей забрал у Маши стакан, положил руку на плечо старика.
— Ты вот что, Иван Петрович! Ты дурака-то не валяй, не вздумай раньше времени сыграть в ящик. Учти. Народ такой утраты не перенесет. Обещаешь?.. В нашей стране, кроме тебя, некому обеспечивать преемственность поколений!
Дорохов одним глотком допил водку. Мырло шмыгнул носом, вздохнул.
— Похоже, Андрюха, в этом мое историческое предназначение.
— Смотри, обещал! А теперь забирайте бутылки и мотайте отсюда на все четыре стороны. Чует мое сердце: того и гляди, понаедет сюда милиция и прочие с мигалками…
Андрей сунул стакан в руку Мырло, обняв Машу за плечи, отвел ее к краю лужайки. Тонкий серп молодой луны дрожал на звездном небе в потоках исходившего от земли тепла. Откуда-то с востока на него неумолимо наползала огромная, подсвеченная снизу огнями города туча. Парило. Все в природе притихло в предчувствии близкой грозы. Дорохов повернул Машу к себе лицом, но заговорил не сразу, долго хмурился, глядя себе под ноги.
— Мне надо тебе многое сказать, — начал он не слишком уверенно. — Понимаешь, этот год — а ведь сегодня ровно год со дня нашей встречи, — я прожил его как во сне. Порой возникало ощущение, что меня буквально силой волочет через накатывающие волнами события, но я боролся, я выплывал, хотя, — по крайней мере так казалось, — частенько шел по грани между добром и злом. — Андрей улыбнулся. — Уже не говоря про навеянное твоими рассказами наваждение… Сейчас же… сейчас у меня такое чувство, как если бы впервые после долгой и тяжелой болезни я вышел на улицу, глотнул свежего весеннего воздуха, увидел звезды. Хочется писать, хочется взять в руки кисть, вдохнуть острый запах масляных красок… Как думаешь, может быть, действительно, мне все привиделось?..
— И я тоже?
Дорохов обнял Машу, провел рукой по ее волосам.
— Нет, Машка, ты моя единственная реальность. Ты даже более реальна, чем я сам. А помнишь, как отказалась выйти за меня замуж?.. Между прочим правильно сделала.
— Почему? — Мария Александровна отстранилась, удивленно посмотрела на Дорохова.
— Сегодня днем я позвонил по телефону на визитной карточке и выяснил, что Андрей Сергеевич Дорохов почти год, как умер. Так звали моего профессора живописи. Они с женой верили в меня и любили. Она до сих пор живет здесь неподалеку, даже узнала мой голос. Оказывается меня тоже зовут Андреем. — Он вытащил из пачки сигарету, все так же хмурясь, закурил. — За день до нашей с тобой встречи я заходил к ним, попросил на время этюдник и, как бы в залог, незаметно для хозяев оставил на пианино свой паспорт. Дурак, конечно, и порядочная скотина: этюдник-то пропил, но так уж все по жизни получилось… — Андрей тяжело вздохнул, поднял на Машу глаза. — Выходит, я не только не волшебник, но и имени-то своего толком назвать не могу.
Маша поднялась на цыпочки, поцеловала его в губы.
— Ну так бежим, мне не терпится узнать, как зовут моего любимого…
Андрей поправил сползавший с ее плеч пиджак. Ветки близких кустов касались на спине его рубашки. Первые крупные капли надвигавшегося ливня тяжело ударились о землю.
— Постой, это не все! Мы ведь уже однажды начинали жизнь с чистого листа, и тоже шел дождь… На этот раз все будет по-другому. Я не могу забыть того русского художника, что повстречался нам на Монмартре. Он ведь был прав: человек только и способен жить сказкой и мечтой. Есть один сюжет картины, которую я обязательно должен написать. Не знаю почему, но он меня буквально не отпускает. Представляешь. — Андрей очертил руками квадрат, — огромный, полный воздуха белоснежный храм с золотым, сияющим куполом, а перед ним — площадь, усеянная телами людей. Я вижу все так ясно, как будто присутствовал при этой сцене. На переднем плане римский военачальник в боевых доспехах с лицом гордым и надменным, но с ужасом в глазах перед содеянным, перед тем, что он совершил. Название картины — «Победитель», но глядя на нее, каждый будет чувствовать, что, если идешь против человечности, если в угоду амбициям и земным благам предаешь себя, — победить невозможно…
Мария Александровна вглядывалась в его лицо, ее губы сложились в какую-то неопределенную блуждающую улыбку.
— Дай-то Бог, Андрюша, дай-то Бог!.. Не знаю, как все у нас сложится, но, по-моему, ты только сейчас становишься настоящим волшебником…
Она повернулась, сделала пару шагов в сторону начинавшейся у гаражей тропинки, позвала:
— Пойдем!
Какая-то тень метнулась в кустах, взмыла в воздух с поднятой вверх рукой. Крик Маши расколол воздух:
— Андрей!
Июль 1999 — март 2000
Москва