Черный кардинал обошел вокруг замершей на постаменте фигуры и повернулся к своим подобострастным слушателям:
— Вам надлежит сделать все возможное, чтобы Серпина вновь пережил все страхи и ужасы, выпавшие на его долю в предыдущие приходы человеком на Землю…
Стоявший у дверей камердинер сделал шаг вперед.
— Прошу прощения, экселенц, но я имел возможность ознакомиться с досье тайного советника Серпины: фактически никаких жизней человеком на Земле он не проводил, поскольку сразу же поступил на службу в Департамент Темных сил. Сначала был простым агентом, потом стал кадровым сотрудником…
Нергаль поднял тонкие, едва заметные на его птичьем лице брови, ногтем большого пальца поправил и без того вытянувшийся в ниточку ус.
— Да?.. Ну так придумайте для него что-нибудь веселенькое, чтобы мало не показалось! Только не заливайте сцену кровью, это банально, проявите фантазию и побольше юмора. Я сделал Серпину преуспевающим человеком, у него, как говорят в России, все схвачено, вот и заставьте нашего общего друга для начала помыкаться. Впрочем, теперь это вовсе даже не Серпина, а Мокей Акимович Серпухин, так его имя должно звучать по-русски! Если бы мы ставили эксперимент в Англии, можно было назвать его сэром Пина, но в этой стране ему придется обойтись без этой благородной приставки. И запомните: если вы, в какой бы ипостаси вы ни находились, всегда остаетесь сотрудниками Департамента Темных сил, то Серпухин — всего лишь самый обычный человек!
Черный кардинал бросил последний взгляд на застывшую на постаменте фигуру и щелкнул пальцами. Свет софитов тотчас же погас, и Серпухин растаял в сгустившейся в комнате полутьме. Вернувшись к камину, начальник Службы тайных операций устало опустился в кресло и едва ли не жалобно попросил:
— Джеймс, дружище, принесите глоточек виски!.. — Белоснежным шелковым платком коснулся бледного лба. — И напомните мне, чтобы я дал указание Бюро по превращению жизни в фарс принять активное участие в затеваемом нами деле…
Прежде чем решиться снова открыть рот, камердинер явным образом колебался.
— Тысячу извинений, экселенц, но как ваш личный слуга считаю своим долгом сообщить, что Бюро не подчиняется Департаменту Темных сил и было создано как независимое подразделение Небесной канцелярии…
Черный кардинал едва заметно усмехнулся:
— Но по нашей инициативе, старина, по нашей инициативе! Помните, ему хотели придать функции, связанные с верой людей в ту глупость, что браки совершаются на небесах, но мы настояли на значительном расширении полномочий новой структурной единицы. Теперь эти ребята привносят в жизнь людей бессмыслицу балагана — с чем те и без них прекрасно справляются — и развивают в их умах ироничное отношение к себе подобным. Стоит нашему департаменту начать смешивать жизнь человека с грязью, как Бюро тут же пробуждает у него чувство юмора. И потом, Джеймс, попросить-то мы всегда можем, ведь не первый день вместе работаем!
Далеко не каждый, кто искренне любит собственную персону, умеет должным образом подать себя в обществе. Серпухин умел. Казалось бы, чего там сложного: делаешь морду кирпичом и плюешь на всех и на каждого, но Мокею это искусство далось упорным трудом и тренировками. Происходило все в те далекие уже времена, когда жизнь, словно с перепою, выкинула его в верха то ли бомонда, то ли истеблишмента, впрочем, в России одно другого стоит. Тусовка — она и есть тусовка, да и тусуются все больше одни и те же, и разговоры разговаривают до боли знакомые, но не эти воспоминания занимали сейчас ожидавшего рейс в Лондон Мокея. В глубине души он сознавал, что слова топ-дуры Алиски задели его за живое, причем задели основательно. Сидя в кресле зала для особо важных персон, Серпухин вдруг почувствовал себя недооцененным, ему как-то особенно остро захотелось справедливости. И действительно, не так много найдется в стране мужиков, кто, будучи занюханным аспирантом с тусклыми надеждами подойти лет через пять к защите никому не нужной диссертации, стал вдруг одним из уважаемых членов той «малины», что по недоразумению зовется в России сливками делового сообщества. И не в деньгах тут дело — что деньги, их в веселые девяностые не наколотил только ленивый, — хотелось признания заслуг и, чего греха таить, всеобщего уважения, а лучше почитания. Хотелось стать заметным членом общества, и неважно, что общество это состоит либо из обобранных нищих, либо из таких же, как он, сумевших собственный народ обобрать.
Тем временем VIP-зал аэропорта Шереметьево начал заполняться пассажирами. Заказав в баре рюмочку коньяку, Серпухин вернулся в уютное кресло и взял лежавшую на столике газету, но на тексте статьи сосредоточиться не мог. Ему почему-то вспомнились известные строки Ахматовой, подумалось, что из сора и отбросов растут не только стихи, но и те из людей, кто не ведает стыда, хотя к себе эти слова относить он был не склонен. Нет, хмурился Мокей, никто по справедливости не оценит того, чего он добился в жизни, и уж подавно никогда не узнает, чего это ему стоило. А ведь стоило, и не дешево! И опять же не денег! Это теперь все измеряется бабками в кармане, все покупается и продается, а тогда разменной монетой был доходивший до животного ужаса страх. Но ничего, преодолел, повезло… Правда, иногда Серпухину казалось, что, не взбурли в стране, не вспенься дожидавшаяся своего часа грязь, жизнь его сложилась бы не то что по-иному — в этом не могло быть сомнений, — а много счастливее. Чего-то существенного недоставало ему в нынешнем бытии, и втайне от себя, как, возможно, многие вышедшие в князи, он чувствовал глубокую несправедливость происходящего и свою собственную несостоятельность.
Порой, хорошо предварительно набравшись, Мокей начинал читать стихи. Особенно любил Мандельштама. «Мы живем, под собою не чуя страны, — произносил он с чувством, правда, дальше порол уже откровенную отсебятину, — ее беды нам разве что на х… нужны!» И смеялся. Он был неплохо образованным человеком, по крайней мере считался таковым в те ушедшие в небытие времена, когда люди по наивности верили, что за пародию на свободу не придется расплачиваться всеобщей умственной деградацией.
Мокей зевнул, отложил газету в сторону. Стоит ли травить себя воспоминаниями: жизнь сложилась, а тому, как она сложилась, могут позавидовать очень и очень многие… Поднявшись из кресла, он направился к стойке бара, однако пригубить вторую рюмку коньяку не успел — привычно улыбаясь, к нему в форменном синем костюмчике приближалась стюардесса. Однако, вместо того чтобы вернуть взятые для прохождения формальностей паспорт и билет, женщина попросила его пройти с ней к пограничникам.
— Извините, господин Серпухин, — говорила она на ходу, показывая дорогу, — возникло маленькое недоразумение…
Мокей удивленно поднял брови. Он прекрасно знал, что все большие неприятности начинаются словами о маленьком недоразумении, но и представить себе не мог, о чем на этот раз идет речь. Паспорт не просрочен, референт за этим следит, шенгенская многократка имеется, тогда в чем дело?..
В маленькой прокуренной комнатенке, куда он попал, за столом сидел грузный мужчина с седеющим ежиком волос и погонами майора, мало соответствующими его солидному возрасту, и перебирал какие-то бумаги. На Серпухина посмотрел без всякого интереса, но присесть предложил. Долго молчал, так долго, что Мокею пришлось заговорить первым.