— Готов?
Дядюшка Кро резко затормозил. Мгновенно потеряв под ногами опору, я получил прощальный шлепок хвостом такой силы, что выпущенным из пращи камнем взмыл к облакам. Оглянулся, аллигатор был едва различим в хаосе взбунтовавшейся, готовой ринуться в пропасть воды. Со всех сторон меня окружало море солнечного света. Я купался в его ласковых волнах, я парил над миром, наслаждаясь бескрайностью пространства. Кро сказал, человек способен подняться над мерзостью бытия, способен почувствовать вкус истинной свободы — теперь я знал, что он имел в виду!
Из неимоверной вышины я в мельчайших подробностях видел свою жизнь — да что там свою! — я видел жизнь всех людей. Видел как, гонимые жаждой полета, бегут они через годы, размахивая тщетно руками, не в силах оторваться от земли. И я бегал вместе с ними, и я размахивал в надежде, что вот — вот взлечу, но теперь, теперь!..
Моя грешная душа преисполнилась благодарности Создателю:
— Спасибо Тебе, Господи! — повторял я, устремляясь в низвергавшиеся в бездну будущего струи времени. — Теперь я знаю как жить!..
Субботнее утро лениво. Нет нужды торопиться на работу и душиться в транспорте, чтобы потом копить весь день силы на дорогу домой. Можно дольше поспать, а если и не вздремнуть всласть, то понежиться в постели, и не обязательно одному. Не так часто жизнь вознаграждает человека за труды его, чтобы пренебрегать этими короткими часами покоя и согласия с собой.
В выложенной розовым кафелем ванной чувствовался женский вкус и тонкий запах Сашиных духов. Обнаженный по пояс Ситников брился перед зеркалом. Водил по щеке безопасным лезвием и вглядывался в собственное лицо. Оно изменилось, думал он, и изменения эти ему нравились, но что произошло с знакомыми чертами понять не мог. Может быть пропала напряженность в глазах, начал он намыливать вторую щеку, или элементарно выспался и немного отдохнул? Улыбнулся: жизнь стала другой! Размеренная обыденность подменяет чувства отношениями — тоже вроде бы чувства, только застывшие во времени — а то и инстинктами, как у невезучей собаки академика Павлова. Когда же все разом меняется и мир обретает краски…
Павел замер, в замке входной двери повернулся ключ. Сашенька ушла из дома минут двадцать назад и, если бы что-то забыла, давно бы вернулась. День хотела провести в библиотеке, а вечером они собирались заглянуть на огонек к его институтскому другу. Сам Ситников, несмотря на выходной, планировал заехать в клинику. Не потому, что были срочные дела, а по многолетней привычке. В таком случае кто бы это мог быть?..
Перекинув через плечо полотенце, Павел выглянул из ванной. Дверь медленно отворилась. Саша вошла тихо, замерла, опустив руки, и вдруг из глаз ее потекли слезы. Она их не вытирала, ее губы ломались и прыгали, и все никак не могли сложиться в улыбку.
Ситников бросился к ней:
— Что с тобой? Что?..
Саша уткнулась лицом в его намыленную щеку и начала тихонечко всхлипывать. Смеялась и плакала одновременно. Прижималась к Павлу, обнимала его, а говорить не могла.
— Я… я испугалась! — прошептала наконец сквозь слезы. — Мне вдруг показалось, что тебя нет… то есть, ты есть, но там, в своей больнице, строгий и чужой. Привыкаешь быть одной и уже не веришь… Нет, нет, не говори ничего, ты не представляешь как страшно возвращаться из сказки в обыденность! Сидела на остановке и тряслась, боялась идти домой…
Павел гладил ее волосы, целовал, касаясь нежно, висок. Человек сдержанный, он, наверное, долго бы еще молчал о том, о чем теперь заговорил. Легко и естественно, не подбирая, как привык, слова:
— Когда я первый раз тебя увидел, со мной случилось что-то странное. Я понял, моя жизнь никогда уже не будет, какой была. Чувство захватило. Мне вспомнилась рассказанная мамой история… Психика вещь очень тонкая, в ней все взаимосвязано и не бывает случайностей. Совсем еще девчонкой она шла по улице, а навстречу ей седой старик. Когда сошлись, глаза их встретились. Сделали несколько шагов и оба обернулись. В этот момент мама поняла, что смотревший на нее человек ей очень дорог, и еще, что старик испытывает совершенно то же, что и она. Это щемящее ощущение близости осталось на всю жизнь. Не заговорили, не обменялись ни словом, да и что тут скажешь, когда с ними так жестоко поступило время… — Ситников отстранился и, взяв Сашину голову в ладони, поцеловал мокрые глаза. — Со мной случилось нечто подобное, только мне больше повезло!
Саша улыбалась сквозь слезы.
О том, чтобы расстаться, не могло быть и речи, решили ехать гулять в Серебряный Бор. День выдался ярким и по-осеннему теплым. Машину оставили на парковке, где делает круг «двадцатка». Детская площадка при входе в лесопарк звенела голосами. Они пошли направо, в сосны. Там было тихо, а из гуляющих встречались лишь степенные пенсионеры и искавшие уединения парочки. Выглянувшее после череды пасмурных дней солнце ласкало страшившихся близкой зимы горожан. На припеке можно было замереть и тогда казалось, что лето продолжается.
В Татарово играли в волейбол, оттуда доносились звуки ударов по мячу и дразнящий запах шашлыка. От ворот пляжа пошли вдоль берега взглянуть на колокольню церкви в Троица — Лыкове. Она стояла на противоположном берегу и зимой к ней можно было перейти по льду. Саша рассказывала, что в одну из таких зим — хотя нет, в ноябре — снега не было, а ударил сильный мороз. В тот год удалось единственный раз объехать остров на коньках. Летели по самой середине реки и дух захватывало, и страх мешался с восторгом, а внизу колыхались водоросли и плавали рыбки… Она вдруг умолкла, шла рядом с Ситниковым тихая, задумчивая:
— Ты читал Трифонова «Другая жизнь»? Когда сюда приезжаю, всегда о нем вспоминаю. Там героиня, ну прямо как я, начинает после долгих мытарств жить с чистого листа. Только… — Саша грустно улыбнулась и посмотрела на шагавшего рядом Ситникова: — только так не бывает! Выдумка это, писатели врут, зная что людям нужна не правда, а сказка, а те делают вид что им верят. Такая у них игра. Никакой другой жизни нет, жизнь одна и все прожитое и пережитое всегда будет с нами… — остановилась, замолчала, как если бы не была уверена, что стоит продолжать. — Боюсь, сейчас скажу, а тебе не понравится! Ты вообще умеешь сердиться?..
Павел смотрел на нее с полуулыбкой:
— Еще как! Спроси моих оболтусов, как я их гоняю…
— Нет, на работе это другое! Я утром испугалась, что все придумала, но… мы ведь с тобой оба фантазеры! Понимаешь, о чем я? Только, ради бога, не пытайся обратить все в шутку!.. Одиночество заставляет людей принимать желание любить за любовь… — Саша подняла на Павла глаза и сделала попытку улыбнуться. — Знаю, это жестоко, но что если однажды мы посмотрим друг на друга и скажем, что все выдумали. А может быть, не скажем, а только подумаем, что еще хуже…
Она прикусила губу.
Ситникову бы улыбнуться, успокоить Сашеньку, поцеловать, но он лишь отступил на шаг и выжидательно сложил руки. Смотрел на Александру Николаевну задумчиво и как-то даже отстраненно.