Мы стояли друг напротив друга и молчали, пока она не протянула мне пакет.
— Возьми! Знаешь, я ведь совсем не была уверена… Кассу сдала, глянула в окно, а ты ждешь…
Вот, значит, как, выходит, сам же я и навязался! Глупая какая-то получается история, вечно влипаю в переделки. Не переводятся на свете дураки, что думают и за себя, и за других, и я тому живой пример. Правильно Савелич сказал: не живи так подробно!
— Вас прямо не узнать! — пробормотал я и тут же понял, что отвалил Клавдии комплемент.
Похоже, она приняла его, как должное. Дождь уже сеял не переставая. Заполняя образовавшуюся паузу, она достала из сумки зонтик. Положение мое, и без того двусмысленное, стало совершенно невыносимым. Жить здесь и сейчас я никогда не умел, а именно этого требовали от меня обстоятельства. Словно почувствовав мою неприкаянность, женщина взяла инициативу на себя.
— К мясникам забегала, ты ведь любишь отбивные?
Я любил. Макароны с гордым именем спагетти и гречневая каша, в качестве гарнира к молочным сосискам, за долгие годы несколько приелись, хотелось чего-то мясного. Но отнюдь не об отбивных были мои мысли. Ближайшее будущее, до того туманное, начало стремительно обретать очертания. Проводить Клавдию до дома — делов-то! — а вместе отужинать?.. Это, как говорят англичане, совсем другая чашка чая! И чаем, судя по всему, наша трапеза не ограничится.
Последовавшие за моим кивком слова Клавдии расставили точки над «i»:
— Коньяк, правда, дагестанский, но не паленый!
Я вдруг ощутил с какой нечеловеческой силой прижимаю к себе пакет. Савелич, судя по врезавшейся мне в память ехидной улыбочке, такой оборот событий предвидел. Черт бы старика побрал вместе с его знанием жизни и проницательностью!
Рукой с повисшей на ней сумочкой Клава подняла над моей головой зонт, другую руку продела мне под локоть и, как ни в чем не бывало, осведомилась:
— Так куда, к тебе или ко мне? Только у меня дочь в одиннадцатом часу из училища возвращается…
И как-то так все случилось, что мы дружно двинулись по пустой, продуваемой ветром улице, как если бы ходили по ней каждый вечер много лет подряд. Бок о бок. Шаг в шаг. Под цветастым зонтиком. Дождь разошелся и лил, как из ведра, я смотрел себе под ноги и думал о бродячих собаках. О том, что, пристраиваясь к прохожим, они чувствуют себя при хозяине и это наполняет их значимостью. Оставалось только узнать, кто из нас двоих дворняга.
В парадное просочились тихо, как воры, дверь Нелидова миновали на цыпочках. Не хватало только, чтобы Савелич напутствовал нас тихим добрым словом. От него всего можно было ожидать. Не составляло труда угадать что именно и в каких выражениях он нам пожелает.
Оказавшись в сухом тепле квартиры, я вздохнул с облегчением. Скинув мне на руки пальтишко, Клава уже оглядывала мое холостяцкое пристанище. Заметила с укором:
— Живешь, как на вокзале! Камни-то зачем приволок?..
Не слушая сбивчивых объяснений, прошла на кухню и провела инвентаризацию имевшейся в наличии посуды. Разнообразием сервизов она не отличалась, но и в дополнительном мытье не нуждалась, за этим я слежу.
— Рюмки ставь, скатерть постели! — донеслись до меня ее указания вперемешку со стуком отбивавшего куски свинины молотка.
Запах жареного мяса кружил голову. Единственный стол, не считая маленького компьютерного, был занят в соседней комнате под реставрацию фрески так что ужин пришлось сервировать на журнальном. Две тарелки, две вилки, две стопки, а еще соль и кетчуп, без которого запихивать в желудок сосиски с некоторых пор стало затруднительно. Нарезал принесенные Клавой сыр и колбасу. Попробовал кусочек… салями! Придвинул к дивану кресло.
— На жизнь-то чем зарабатываешь? — заглянула в комнату Клава. — Кружки какие-то перечеркнутые на подоконнике разложил, я на них сковородку поставила. Налей-ка нам по рюмке!
— На жизнь?.. — переспросил я, как если бы недослышал. — Да так, что под руку подвернется, тем и перебиваюсь! А круги, это вовсе не круги, а гороскопы, но ты со сковородой не переживай, я еще распечатаю. Вообще-то я астролог…
— Экстрасенс, значит! — покивала она головой, как если бы мои слова подтвердили ее догадку. — Знаю, слыхала! От моей сменщицы муж ушел, так она тоже бегала к гадалке. Приворожить та так и не приворожила, но денег вытянула уйму…
Я хотел было возразить, хотел объяснить, что вещи это разные и несопоставимые, а потом подумал — зачем? Не поймет она, и не потому что глупа, просто нет ей до этого никакого дела. У нее, должно быть, проблем, лопатой разгребай, а тут еще я со своими прибаутками. Открыл бутылку и разлил коньяк по стопкам. Посуда, правда, не соответствовала напитку, но другой у меня нет. Подал один стопарь Клаве, второй, вернувшись к столику, взял сам. Она стояла, прислонившись плечом к дверному косяку, смотрела на меня задумчиво.
— А я тебя сразу-то не признала! Весь день лица и руки с деньгами, к ночи устаешь. Ты ведь, сколько помню, всегда очки носил, большие такие, в тонкой оправе…
— Я их дома оставил, в магазин бежать не собирался. Сосед попросил…
На губах Клавы появилась мимолетная, с оттенком грусти улыбочка.
— Не думала, что когда-нибудь мы вот так с тобой… — подошла, заглянула мне снизу в глаза. Выпила по мужски, разом. Поморщилась. — Лимончик прихватить забыла! — зажевала ломтиком сыра. — Скатерти, вижу, в твоем хозяйстве не нашлось…
Я смотрел на нее и мне начало казаться, что и сам я о ней вспоминал, хотя знал, что это неправда. Вернув стопку на стол, Клава одернула юбку и отошла к окну. Сказала едва слышно из этого далека:
— А ведь я тебя любила!.. Первая любовь, она не забывается. С девчонкой из твоего подъезда специально подружилась… Я ведь ходила в другую школу и жили мы в другом конце улицы, и сейчас там живем. Мать умерла, с мужем развелась… — обернулась. — А недавно снова тебя вспомнила и будто обожгло! Правду говорю, не вру! Похожего на тебя мужика по телевизору показывали, он чего-то нашкрябал и изображал из себя писателя, только глаза его выдавали. Тоскливые такие, словно не мог дождаться, когда передача закончится…
Я случайно видел эту программу. Обсуждали закат русской литературы и как бы так исподлючиться, чтобы превратить его в рассвет. Пургу несли несусветную, каждый, как водится, о своем. И Хлебников выступал, и глаза у него, тут Клава права, были, как у побитой собаки. Он теперь большой начальник над культурой, завсегдатай протокольных мероприятий и президиумов, а когда-то нас даже принимали за близнецов. А еще была в нашей молодости одна история…
Я повел носом. По квартире расползался горьковатый запах.
— Кажется, у вас там что-то горит!
— Мать честная! — метнулась на кухню. Клава. Сообщила оттуда радостно: — Успела!
Появилась в дверном проеме раскрасневшаяся со сковородкой в руке.
— Мяско готово, садись!