Елена Сергеевна поднесла успевший остыть кофе к губам. Вернула чашку на блюдце и, будто продолжая вслух внутренний диалог, пожала слегка плечами.
— Не знаю, не мне судить…
— О чем ты? — не понял Хлебников.
К нему успело вернуться ощущение относительного спокойствия. Все обстояло, как всегда, а именно находилось в подвешенном состоянии, напоминавшем прогулку под зонтиком по минному полю. Но что этим замечанием хотела сказать Алена, он не знал, и это удивительным образом его взволновало.
— Да, так!.. — сделала она неопределенный жест рукой. — Оказывается, ты тоже не забыл тот вечер! Только надо ли ворошить прошлое? Я имею в виду вопрос, который, прикрываясь Стэнли, ты задал себе в романе…
— Но, дорогая, ты непоследовательна! Сама же говорила, что мне стоило бы написать о нашей юности, а когда я написал, сомневаешься. И потом, это всего лишь прием, призванный удержать внимание читателя, он ведь тоже человек и ему интересно, как там обстоят дела у других…
На гладком лице Хлебникова появилось выражение обиды, но он знал, что лицемерит. «Прикрываясь Стэнли» — сознательно пропустил мимо ушей, не хватало только проводить вместе с Аленой археологические раскопки в его чувствах. Какая, все-таки, подлая штука жизнь, — думал Игорь Леонидович, — как много она забирает, ничего не давая взамен. Нет, время не только лекарь, не чурается оно подрабатывать и могильщиком. Разве тогда, давно, осмелился бы он задать Алене такой вопрос, а теперь пожалуйста! Ни один мускул на лице не дрогнет.
— Ну и каков был бы ответ, если бы Стэнли спросил? Повлияла его выходка на твой выбор?
Елена Сергеевна улыбнулась, но ничего хорошего улыбка эта Хлебникову не предвещала. Глаза Алены, по крайней мере так ему казалось, оставались грустными.
— А ты действительно хочешь это знать?.. После нашей встречи на дне рождения Картавин мне несколько раз звонил… — она закурила, откинулась на спинку стула, словно намеревалась рассмотреть мужа с расстояния. — Твои слова: «пророчества не поддаются проверке», а ты в этом уверен? История действительно не знает сослагательного наклонения, но не находишь ли ты, что человек — личность куда более свободная в своих проявлениях? Хотя, извини, я кажется начинаю обсуждать роман, а он еще не закончен, это против правил…
Только на вопрос-то ты, Алена, так и не ответила, а он не риторический! — Хлебников подозвал официантку и расплатился. Слова жены его неприятно задели, но еще больше задела ее интонация. Небрежная, как если бы говорилось между делом, провоцирующая. А ты действительно хочешь это знать? Не хотел бы, не спрашивал! Только вступать на зыбкую почву недомолвок не было сил и Игорь Леонидович счел за благо выкинуть свое недовольство из головы. Если принимать каждую мелочь близко к сердцу, дорога прямым ходом ведет на Ваганьково.
— Да, роман не дописан, думаю, он еще тебя удивит! Мне предстоит понять, что дальше делать с Картавиным. Даже вымышленные персонажи проявляют в тексте характер, а тут парень, которого я знал лично. Впрочем, он остался таким же, каким мы его помним, человеком не от мира сего. Люди вообще не меняются, меняются обстоятельства…
— Думаешь? — переспросила Елена Сергеевна, и опять Игорю Леонидовичу послышалось в ее тоне нечто большее, чем вопрос. Алена смотрела на него устало и в то же время внимательно. В значении этого взгляда Хлебников разбираться не стал, отрезал.
— Знаю! Как знаю то, что пришло время подумать о событийности сюжета. Читателя надо развлекать, если на первых порах хватило интереса к юродивому — народ наш блаженных любит — то пора предложить ему нечто посущественнее. Помнишь: «слух Стэнли резанул бьющий по нервам звонок! Кто-то, кого он не ждал, стоял за дверью!»
— И что было дальше?
Игорь Леонидович потянулся через стол и накрыл руку Алены ладонью. Сжал ее, посмотрел женщине в глаза.
— Этим романом, дорогая, я хочу тебе кое-что сказать!
И интригующе улыбнулся.
Я весь напрягся. Звонок был отрывистым, требовательным. Гостей я не ждал, ко мне редко кто заходит, а тем более не предупредив по телефону. Разве что сосед стрельнуть до получки стольник или подгулявший друг, не уверенный, что сжимающая в руке список его прегрешений супруга пустит ночевать. На этот случай у меня в кладовке припасена раскладушка с матрасом. С дочкой мы видимся в городе, так что оставалось только гадать, кого ближе к ночи занесла в мою тихую обитель нелегкая.
Но сколько бы я ни напрягал фантазию, догадаться мне было не суждено! Распахнув настежь дверь, я увидел… Если бы на лестничной площадке московской пятиэтажки оказалась Наоми Кэмпбелл, обнаженная, в дупель пьяная и с Декларацией прав человека на вьетнамском языке, я удивился бы меньше. Ощущение было такое, будто над ухом просвистел земной шар. Перед моим помутившимся взором предстала… трудно даже выговорить — мадам Грабович! Правда полностью одетая и, насколько я мог судить, совершенно трезвая, что никак не сказалось на мере охватившего меня изумления. Стояла и сдержано улыбалась. По крайней мере конфигурацию ее аккуратно подмазанных губок можно было принять за улыбку.
Потерявший божественный дар речи, я начал хватать ртом воздух. Следуя правилам хорошего тона, даму следовало пригласить войти, но у меня не находилось нужных слов. Их не было вообще, я представить себе не мог, что когда-нибудь придется общаться с супругой профессора, да еще наедине. Возможно, именно так в далеком будущем состоится встреча населяющих Вселенную цивилизаций, но пока их представители лишь с интересом друг друга разглядывали.
Когда повисшее в воздухе молчание стало откровенно неприличным, мадам Грабович сделала движение, как если бы отодвигала меня в сторону, и раскрыла свой перламутровый ротик:
— Так я войду?
И хотя по форме это вроде бы был вопрос, по интонации он больше смахивал на утверждение, а то и приказ посторониться. Что я и поспешил сделать. Успел еще подумать, что старые джинсы и водолазка не слишком подходят для званого вечера, но эта суетная мысль меня тут же покинула. Небрежно сброшенный мне на руки плащ повесил на вешалку и последовал за гостьей в комнату. Окинул ее быстрым взглядом. Не скажу, что моя берлога была тщательно прибрана, но, если не придираться, состояние ее можно было признать приемлемым. Валявшиеся на полу носки элегантным движением ноги забил под диван, а спортивную куртку натянул, в сложившихся обстоятельствах она заменила мне пиджак. Или смокинг, это как кому угодно.
Мадам Грабович, между тем, чувствовала себя совершенно непринужденно. Подойдя к компьютеру, перебрала лежавшие рядом распечатки гороскопов после чего обвела стены взглядом умело подведенных глаз. Увиденным, как мне показалось, осталась довольна, потому что наградила меня улыбкой. Не просто сложила перламутровые губки, а как бы со значением, а то и с похвалой. Мол, я ожидала, что будет хуже, а все вполне достойно. Приняв светский вид, я засунул руки в карманы и ответил ей тем же. Мол и я думал, что вы сушеная вобла, а оказывается женщина, и даже есть на что посмотреть. При этом не покривил душой. Вблизи супруга профессора была очень даже ничего, но вот беда, под ее пристальным взглядом я чувствовал, что щеки мои начали покрываться румянцем.