— Было, да… — эхом отозвался нигериец. — Были добрыми. И борщ был.
Сайгон представил, как это — оказаться за тысячи километров от родины, под толщей земли и бетона, среди чужих людей, которые ненавидят тебя уже только за цвет кожи.
— Тебя как зовут, братишка? — вдруг спросил он.
— Лектор. Урки так назвали. В честь одного героя из кино. Знаешь такого?
Сайгон пожал плечами. Лектор так Лектор. Он не видел этого фильма.
— На Вокзальной десять лет меня держали. В клетке. — Нигериец поймал взгляд святошинца. — Я Лектор. Другого имени больше нет, я недостоин его.
— Сволочи, — буркнул Сайгон, только чтобы не молчать.
По системе Майора сделанное им (вернулся, спас и отпустил пленника) расценивалось как слабость. Чуть ли не бабское сюсюканье. Настоящий мародёр должен быть сильным, а сила подразумевает жестокость не только к себе.
— Сволочи! — резче повторил Сайгон.
Он ни разу не пожалел о том, что вернулся к Светке, бросив учёбу. Майор сильно горевал, оставшись без любимого послушника, и вскорости погиб. Ходили слухи, что его сожрал лыбидь. Сайгон даже порывался отправиться наверх, чтобы… что? Что он мог сделать в развалинах Киева? Поймать легендарного мутанта и воскресить Майора?
Именно тогда Сайгон заделался кротом. А быть кротом, поверьте, очень круто.
— Ты взял инструмент у большого белого человека. При встрече сможешь опознать его? — Сайгон задумчиво подбрасывал на ладони губную гармошку.
Каннибал кивнул так уверенно, что Сайгон понял: душа Майора может быть спокойна, слабостью тут и не пахнет: рывок к связанному нигерийцу — поступок, продиктованный трезвым расчётом, Сайгону нужен тот, кто укажет ему отца, да и проводник не помешает.
— Так вот, Лектор, покажешь мне большого белого человека — и я тебя отпущу. Лады? Будем в расчёте.
Нигериец покачал головой. Сайгон решил, что это знак согласия, и помог ему встать:
— Тогда шевелись, парень. Второй стычки с пацюками нам не пережить.
Лектор крепко сжал ладонь фермера:
— Ты спас меня. Я отплачу.
И они побежали так, будто за ними гналась тысяча чертей, будто под босыми ногами у них — раскалённая сталь, а в спину им тычут сотни острых лезвий. Дыхание в груди Сайгона клокотало кипятком в чайнике. В метро обычным жителям нечасто доводится бегать. Это мародёры тренируются по особой методике, чтобы потом, в реальных условиях, максимально быстро передвигаться по разрушенной столице. А простым людям, тем, кто носа не кажет из-под земли, физкультура без надобности.
Воздух царапал лёгкие.
И вдруг туннель впереди окрасился яркой вспышкой. Но Сайгон и не подумал сбавить шаг. Его и Лектора преследовали мутанты, которых было больше, чем стрел в колчане. Потому-то в походы отправляются караваны в десять человек минимум — у такого количества народу есть шанс отбиться от пацюков и прочих тварей.
Странный свет резко приблизился. И неудивительно, ведь Сайгон мчал к нему со всех ног. Ещё шаг — и фермер ворвался в сияющее марево. И остолбенел.
Он оказался на платформе Святошина. Лектора нигде не было. Зато вдоль ограничительной линии тянулись ряды кроватей. Меховые одеяла, накинутые поверх матрасов, поистёрлись. Старые палатки — рванина на ржавых распорках. Готовилась еда на электропечках с то и дело перегорающими спиралями… А вот и Светлана. Как обычно, она ругалась с Татьяной, супругой Болта. Андрюшка в компании одногодок внимал речам Митьки Компаса. Неудавшийся мародёр обожал «передавать опыт подрастающему поколению». Сколько раз Сайгон говорил сыну, чтобы держался от старого брехуна подальше…
Но почему так тихо?! Почему не слышно голосов?!
Внезапно станцию затянуло туманом, а когда туман рассеялся, Сайгон увидел себя, совсем малыша, лет пяти, не больше. Он смешно выплясывал. Отец, в рубахе с закатанными рукавами, сидел на диване и наигрывал беззвучный блюз на губной гармошке. Полированный бок инструмента блестел, заставляя мальчишку щуриться, а он так хотел рассмотреть лицо родителя, так хотел!..
— Ты чего?! — Толчок в плечо.
Сайгон вскинулся:
— А чего я?!
— Стал, как дурак, глаза выпучил и чего-то шепчешь. А нас мутанты догоняют.
Даже не оборачиваясь, Сайгон знал: пацюки отстали. Просто знал, и всё.
— Нет там никого. Отстали они.
Лектор расцвёл с недавних пор щербатой улыбкой:
— Так это ж хорошо!
— Как сказать… — нахмурился Сайгон, вглядываясь во мрак впереди. — Не нравится мне это…
Хоть лопни пополам!
Он разрывался между двумя желаниями. Первое — хотел вернуться к жене и сыну ведь неспроста Хозяин Туннелей показал ему родную станцию. И второе: найти отца — заветная мечта! Как Сайгон сумеет дальше жить, зная, что дал заднего, столкнувшись с первой же опасностью и видением, шуткой переутомлённого мозга?..
Поход будет недолгим, Берестейская рядом, уверял он себя. А потом назад, на коленях вымаливать прощение у жены. Милая, виноват, прогулка затянулась, я познакомился с замечательным парнем, он, правда, не брезгует человечиной, но…
— Брезгую.
— Что? — Сайгон очнулся от грёз.
Слишком часто в последнее время он выпадал из реальности. В метро только самоубийцы так себя ведут, а Сергей Ким не склонен к суициду, это уж точно.
— Брезгую! — Лектор тяжело дышал, ноздри его раздувались. — Меня заставили!
— Кто заставил? — Прищурившись, Сайгон хохотнул. — Духи предков? Голос Огуна в башке да с бодуна?
Лектор, казалось, не заметил издёвки.
— Я… я отказывался… долго, очень долго. А потом… Голод. Ты знаешь, что такое голод?! — Нигериец сжал кулаки.
На миг Сайгону показалось, что бродяга кинется на него, но тот внезапно обмяк, словно плюшевый мишка, если, конечно, мишки бывают чёрными и с очень худыми лапами в шрамах.
Голод? Сайгон знал о нём не понаслышке. И потому не осуждал Лектора. Правда, людской плоти он так и не отведал. Слава Хозяину Туннелей, до крайности не дошло. А вот убивать за банку тушёнки Сайгону доводилось. Миновало много лет, и он очень старается об этом не вспоминать.
— Тот парень, высокий, ты убил его на станции… — Лектор шевелил разбитыми губами, глядя мимо Сайгона. — Урки называли его Отелло. Держали в соседней клетке. Иногда к нему приводили девушку. Он должен был спросить: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?», а потом задушить её. Пахан Вокзальной очень любил на это посмотреть.
Сайгон скривился и сплюнул. Он слышал о зверствах блатных.
Поговаривали, что своим основанием паханат на Вокзальной обязан бунту в одной из киевских тюрем. Бунт этот случился буквально за час, а то и меньше, до начала войны. Зэки, ошалевшие от свободы, хлынули в метро. Их вёл звериный инстинкт, не иначе…