Я бы полез бить им морду, но между ними рычала и кидалась на меня эта собака. Я отошел к соседнему крыльцу и, ползая на четвереньках, переложил почту.
Как обычно, времени на обед не осталось, но я все равно на 40 минут опоздал в сортировку. Стон посмотрел на часы.
– Ты на сорок минут опоздал.
– А ты вообще не приходил, – ответил я.
– Так и запишем.
– Пиши-пиши, Стон.
У него в машинку был заправлен соответствующий бланк – он уже приступил. Я сидел, сортируя почту по ящикам и откладывая возвраты, а он подошел и швырнул бланк мне под нос. Я уже устал читать его докладные и по своему походу в город знал, что любой протест бесполезен. Не глядя, я кинул его ксиву в мусорную корзину.
На каждом маршруте были свои ловушки, и только штатные доставщики о них знали. Каждый день возникала какая-то проклятая засада, и ты всегда был готов к изнасилованию, убийству, собакам или какому-нибудь безумию. Штатные своих маленьких секретов не выдавали. Это было их единственным преимуществом – если не считать того, что свои маршруты они знали наизусть. Сплошной банзай для новичка – особенно такого, кто киряет допоздна, ложится в 2, встает в 4.30, ночь напролет трахается и орет песни, и ему все сходит с рук… ну, почти.
Как-то днем я был на улице, маршрут неплохо продвигался, хоть и новый, и я подумал: господи, может, впервые за два года я смогу пообедать.
Меня мучил ужасный бодун, но все равно шло хорошо, пока я не добрался до этой пачки почты, адресованной церкви. В адресе не было номера улицы – только название церкви и бульвара, на который она выходит. Я поднялся, с похмела, по ступенькам. Ящика отыскать не удалось, а людей внутри не было.
Какие-то свечи горят. Стоят миски, пальцы макать. Пустая кафедра на меня лыбится вместе со статуями: бледно-красными, голубыми, желтыми, фрамуги закрыты, вонюче жаркое утро.
Ох Иисусе, подумал я.
И вышел.
Обогнул церковь и наткнулся на лестницу в подвал. Дверь была открыта, я вошел. Знаете, что я увидел? Унитазы. И душевые кабинки. Но там было темно. Ни одна лампочка не горела. Как, черт побери, человеку в темноте почтовый ящик искать? Тут я увидел выключатель. Дернул, и весь свет в церкви зажегся – и внутри, и снаружи. Захожу в следующую комнату, а там облачения на столе разложены. И стоит бутылка вина.
Боже ты мой, подумал я, кого, к дьяволу, еще, кроме меня, могут застукать в таком положении?
Я взял бутылку, хорошенько приложился, оставил письма на рясах и вернулся к унитазам с душами. Выключил свет, посрал в темноте и выкурил сигарету. Подумал было принять душ, но мысленно увидел заголовки: ГОЛОГО ПОЧТАЛЬОНА ЗАСТАЮТ ЗА РАСПИТИЕМ КРОВИ ХРИСТА ПОД ДУШЕМ РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ.
Поэтому в конце концов времени на обед не хватило, и когда я вернулся, Джонстон написал докладную, что я на 23 минуты выбился из графика.
Позже выяснилось, что почту для церкви доставляют в приходской дом за углом. Но теперь, разумеется, я знаю, где срать и подмываться, когда приспичит.
Начался сезон дождей. Большая часть моих денег уходила на пойло, стало быть, в башмаках подметки прохудились, а плащ был старым и рваным. Под любым маломальским ливнем меня изрядно мочило – я имею в виду мочило до костей: аж трусы с носками разбухали. Штатные доставщики начинали бюллетенить – они бюллетенили на участках по всему городу, поэтому работы было полно каждый день и на Оукфордском участке, и везде. Даже сменщики сказывались больными. Я бюллетень не брал – слишком уставал и не соображал как надо. В то утро меня отправили на участок Уэнтли. В самом разгаре был один из таких пятидневных ливней, когда вода хлещет сплошной стеной и весь город задирает лапки, всё задирает лапки кверху, канализация не успевает глотать воду, и та захлестывает тротуары, а в некоторых районах – газоны и даже дома.
Меня послали на участок Уэнтли.
– Там сказали, что им нужен хороший человек, – крикнул мне вслед Стон, когда я выходил под водяной саван.
Дверь закрылась. Если мой драндулет заведется, – а он завелся, – поеду в Уэнтли. Но это не важно: если машина не заводилась, тебя кидали в автобус. Ноги у меня уже промокли.
Бугор в Уэнтли поставил меня перед ящиком. В нем почты и так было под завязку, а я стал пихать еще больше вместе с другим подменным. Такого ящика я никогда в жизни не видел! Чья-то гнусная шутка. Я насчитал в нем 12 связок. На полгорода хватит. Мне только предстояло узнать, что весь маршрут идет по крутым холмам. Кто его придумал, совсем, наверное, ёбу дался.
Мы подняли и выволокли его, и только я собрался уходить, как бугор подошел и сказал:
– Я тут не смогу тебе дать никого в помощь.
– Все нормально, – ответил я.
Хрен там, нормально. Только гораздо позже я узнал, что он – первый кореш Джонстона.
Маршрут начинался от участка. Первый из 12 отрезков. Я вышел под стену воды и покандюхал вниз по склону. То был нищий район – домишки и дворики с почтовыми ящиками на одном гвозде, внутри полно пауков, а за окошками старухи вертят самокрутки, жуют табак, мычат что-то своим канарейкам и смотрят на тебя, придурка, заблудившегося под дождем.
Когда трусы намокают, они сползают вниз, вниз, вниз они сползают, облепляют ягодицы, а мокрую резинку этой дряни поддерживает только промежность штанов. Дождь размыл чернила на некоторых письмах; сигарета гореть не хотела. Нужно постоянно лазить в мешок за журналами. Первый отрезок, а я уже устал. Ботинки облепило грязью, по весу они стали, как сапоги. То и дело я натыкался на что-нибудь скользкое и чуть не падал.
Открылась дверь, и старушка задала мне вопрос, слышанный уже сотню раз:
– А где сегодня мой обычный почтальон?
– Дама, ПРОШУ ВАС, откуда я знаю? Откуда, к чертовой матери, мне знать? Я – здесь, а он – где-то в другом месте!
– О-о, так вы и впрямь хулиган какой-то!
– Хулиган?
– Да.
Я рассмеялся и вложил толстое промокшее письмо ей в руку, перешел к следующей двери. Может, на горке получше будет, подумал я.
Еще одна старая кошелка – хочет казаться милой, спрашивает:
– А вам не хотелось бы зайти и выпить чашечку чаю, подсушиться немножко?
– Леди, неужели вы не понимаете, у нас нет времени даже трусы подтянуть.
– Трусы подтянуть?
– ДА, ТРУСЫ ПОДТЯНУТЬ! – заорал я на нее и ушел под стену дождя.
Закончил я первый отрезок. Он занял у меня около часа. Еще одиннадцать таких – значит, одиннадцать часов. Невозможно, подумал я. Должно быть, они повесили на меня самый поганый маршрут.
На горке оказалось хуже, поскольку туда приходилось тянуть еще и собственную тушу.