– Хэнк, опять ты со своими проклятыми бабами!

– Да.

– Бобби спрашивает, не хотите ли вы с…

– Айрис.

– Он спрашивает, не хотите ли вы с Айрис зайти к нам выпить.

– Не сегодня. Давай в следующий раз?

– Ну у нее и тело, в натуре!

– Я знаю.

– Ладно, может, завтра тогда.

– Может…

Я повесил трубку, думая, что Вэлери, наверно, тоже тетки нравятся. Ну да ладно, это нормально. Я налил еще два стакана.

– Скольких женщин ты встречал в аэропортах? – спросила Айрис.

– Не так много, как ты думаешь.

– Уже сбился со счета? Как со своими книжками?

– Математика – одно из моих слабых мест.

– Тебе нравится встречать женщин в аэропортах?

– Да. – Что-то я не помнил, чтобы Айрис была такой разговорчивой.

– Ах ты поросенок! – Она рассмеялась.

– Наша первая ссора. Ты хорошо долетела?

– Я сидела рядом с каким-то занудой. Я совершила ошибку и позволила ему купить мне выпить. Так он, проклятый, мне все ухо отговорил.

– Он просто в восторге был. Ты сексуальная женщина.

– И это все, что ты во мне видишь?

– Я вижу это во множестве. Может, по ходу дела увижу что-нибудь еще.

– Зачем тебе так много женщин?

– Это все еще с детства, понимаешь? Без любви, без тепла. А когда мне было двадцать и тридцать, этого тоже очень мало было. Сейчас наверстываю…

– А поймешь, когда наверстаешь?

– Сейчас у меня такое чувство, что понадобится еще одна жизнь.

– Трепло сраное! Я рассмеялся:

– Потому и пишу.

– Пойду приму душ и переоденусь.

– Валяй.

Я ушел на кухню помацать индюшку. Она показала мне свои ноги, свои лобковые волосы, сливное отверстие, ляжки; она сидела в раковине. Хорошо, что у нее нет глаз. Ладно, мы что-нибудь с ней сотворим. Это – следующий шаг. Я услышал шум воды из бачка. Если Айрис не хочется ее жарить, зажарю сам.

Когда я был моложе, у меня постоянно была депрессия. Но сейчас самоубийство вряд ли возможно. В моем возрасте мало что остается убивать. Хорошо быть старым, что бы там ни говорили. Человеку должно быть по меньшей мере полвека, чтоб он мог писать с маломальской ясностью. Чем больше рек пересек, тем больше о них знаешь – если пережил и быстрины, и пороги. А это бывает довольно круто.

Айрис вышла. Теперь на ней было иссиня-черное цельное платье – оно казалось шелковым и липло к телу. Она не средненькая американская девчонка, а потому и не выглядит очевидной. Она абсолютная женщина, но прямо в лицо этого не швыряет. Американские тетки обычно торгуются по-тяжелой и в конце имеют от этого бледный вид. Несколько естественных американских женщин еще осталось – главным образом в Техасе и Луизиане.

Айрис мне улыбнулась. В каждом кулаке она что-то держала. Потом подняла обе руки над головой и начала пощелкивать. Она стала танцевать. Или, скорее, – вибрировать. Словно ее пробило электротоком, а центром души стал живот. Это было клево и чисто, с легчайшим намеком на смешинку. Весь танец она не сводила с меня глаз, и в нем было свое значение, хороший обвораживающий смысл, ценный сам по себе.

Айрис окончила, и я зааплодировал, налил ей выпить.

– Это так, слабое подобие, – сказала она. – На самом деле нужны костюм и музыка.

– Мне очень понравилось.

– Я хотела кассету с музыкой привезти, но знала, что у тебя нет магнитофона.

– Ты права. Все равно здорово. Я нежно ее поцеловал.

– Переехала бы в Лос-Анджелес? – предложил я.

– Все мои корни – на Северо-Западе. Мне там нравится. Мои родители. Мои друзья. Все у меня там, разве не понимаешь?

– Понимаю.

– Почему ты не переедешь в Ванкувер? Ты мог бы писать и в Ванкувере.

– Мог бы, наверное. Я мог бы писать и на верхушке айсберга.

– Можешь попробовать.

– Что?

– Ванкувер.

– А что твой отец подумает?

– О чем?

– О нас.

95

На Благодарение Айрис приготовила индюшку и поставила ее в духовку. Бобби с Вэлери зашли выпить, но на ужин не остались. Это освежало. Айрис надела другое платье – такое же манящее, как и раньше.

– Ты знаешь, – сказала она, – я привезла мало одежды. Завтра мы с Вэлери поедем за покупками во «Фредерике». Куплю себе настоящие шлюшьи туфли. Тебе понравятся.

– Понравятся, Айрис.

Я зашел в ванную. В шкафчике с лекарствами я спрятал фотографию, которую прислала Таня. Там она высоко поддернула платье, а трусиков на ней не было. Я видел ее пизду. Она в самом деле была хорошенькой сучкой.

Когда я вышел, Айрис что-то мыла в раковине. Я обхватил ее сзади, развернул и поцеловал.

– Ах ты похотливый старый пес! – воскликнула она.

– Я тебя сегодня замучаю, дорогая моя!

– Сделай милость!

Мы пили весь день напролет, потом, часов в 5 или 6, приступили к индюшке. Еда нас отрезвила. Через час мы начали пить снова. Отправились в постель рано, часиков в 10. У меня не было никаких проблем. Я был достаточно трезв, чтобы устроить долгую хорошую скачку. Стоило начать толкать, как я уже знал, что все получится. Я даже особо не пытался ублажить Айрис. Шпарил себе и давал ей старомодной конской ебли. Кровать пружинила, и лицо Айрис кривилось. Затем пошли тихие стоны. Я немного сбавил ход, потом снова набрал темп и засадил в самое яблочко. Вроде бы она кончила со мной вместе. Разумеется, мужчина никогда не знает наверняка. Я откатился. Мне всегда нравилась канадская грудинка.

Назавтра к нам зашла Вэлери, и они вместе с Айрис отправились во «Фредерике». Примерно час спустя принесли почту. Еще одно письмо от Тани:

Генри, дорогой…

Я шла по улице сегодня, а эти парни мне свистели. Я шла мимо них и не реагировала. Больше всего ненавижу тех, что моют машины. Они орут гадости и высовывают языки, как будто в натуре ими что-то могут, но среди них на самом деле нет ни одного, кто бы мог. Это сразу видно, сам знаешь.

Вчера я зашла в одежный магазин купить штаны для Рекса. Рекс дал мне денег. Сам он себе никогда ничего не покупает. Терпеть не может. И вот, пошла я в этот магазин мужской одежды и выбрала пару штанов. А там два парня, средних лет, один был настоящая язва. Когда я выбирала штаны, он подошел, взял меня за руку и положил ее себе на хуй. Я ему сказала: «И это все, что у тебя есть, бедняжка!» Он заржал и как-то сострил. Я нашла действительно четкие штаны для Рекса – зеленые в тонкую белую полоску. Рексу нравится зеленое. Ну, короче, этот парень мне говорит: «Давай зайдем в примерочную». А ты знаешь, что саркастические язвы такие меня всегда привлекают. Поэтому я пошла с ним в кабинку. Второй парень увидел, как мы заходим. Мы стали целоваться, и он расстегнул «молнию». У него встал, он положил на него мою руку. Мы продолжали целоваться, а он задрал на мне платье и посмотрел на мои трусы в зеркало. Он начал играть с моим задом. Но хуй у него так по-настоящему и не затвердел – только наполовину, да так и остался. Я сказала ему, что он – говно не ахти какое. Он вышел из кабинки с хуем нараспашку и застегнулся перед вторым парнем. Они оба ржали. Я тоже вышла и расплатилась за брюки. Он сложил их в пакет. «Скажи мужу своему, что уединялась с его штанами в примерочной!» – смеялся он. «Ты просто педрила ебаный! – сказала я ему. – И кореш твой тоже просто ебаный педак!» Ну в самом деле. Почти каждый мужик нынче – голубой. В натуре трудно женщине. У меня была подружка, которая вышла замуж, – так вот, приходит она однажды домой и застает этого парня в постели с другим мужиком. Неудивительно, что в наше время все девушки вынуждены покупать себе вибраторы. Крутое говнидло. Ну ладно, пиши мне.