Эди разгорячилась и заскакала вокруг стола, рассказывая свою историю, а я тем временем давил косяка на ее буфера.

– Я возвращаюсь и говорю ребятам: «Стол – наш». Наконец этот тип за столом до последнего шара доходит, а тут подваливает его корефан и говорит: «Эй, Эрни, я слышал, ты стол уступаешь?» И знаешь, что он отвечает? Он говорит: «Да-а, отдаю вон той суке!» Я это услышала, и у меня аж ПОБАГРОВЕЛО в глазах все! Этот тип нагнулся над столом последний шар послать, я беру кий и, пока он там изгибается, хрясь по башке со всей силы. Парень плюхнулся на стол, как мертвый. А в баре его знали, понабежали кореша, а пока суд да дело, мои друзья подвалили. Господи, что за махаловка была! Бутылки летят, зеркала бьются… Уж и не знаю, как мы оттуда выбрались, но выбрались. У тебя дури не найдется?

– Найдется, только я скручиваю неважно.

– Ниче, я сама.

Эди забила тугой тонкий штакет – профессионалка. Соснула его, вдыхая со свистом, потом передала мне.

– И вот, значит, возвращаюсь я туда на следующий вечер, уже одна. Хозяин, он же – бармен, меня узнал. Его зовут Клод. «Клод, – говорю я, – ты извини за вчерашнее, но тот тип возле стола – полная сволочь. Он меня сукой обозвал».

Я разлил всем снова. Еще минута – и ее груди выпрыгнут.

– Хозяин говорит: «Ладно, все нормалек, забудем». Гляжу – парень вроде ничего. «Что пьешь?» – спрашивает. Я тусуюсь по бару, пропускаю на шару два-три стаканчика, тут-то он и говорит: «Знаешь, мне бы еще одна официантка не помешала». – Эди разок дернула и продолжила: – Он мне о первой своей официантке рассказал: «Она мужиков-то завлекала, да с ней хлопот было много. Одних парней с другими стравливала. Постоянно на сцене была. Потом я обнаружил, что она на стороне подзарабатывает. Пользуется моим баром, чтоб пизденку свою пристраивать!»

– В самом деле? – спросила Сара.

– Он так сказал. Ладно, и вот он предлагает мне место официантки. И говорит: «Никакого жульничества на работе!» Я ему посоветовала поменьше пиздеть, я не из таких. И подумала, что, может, теперь получится скопить хоть немного и поступить в Калифорнийский универ, и стать химиком, и французский выучить – мне этого всю жизнь хотелось. Потом он говорит: «Зайди-ка сюда, я хочу тебе показать, где мы храним излишки товара, и к тому же у меня там есть форма, я хочу, чтобы ты ее примерила. Ее ни разу еще не надевали, я думаю, она как раз твоего размера». И вот я захожу в этот темный чуланчик с ним, и он там пытается меня облапать. Я его отталкиваю. Тут он говорит: «Ну, поцелуй меня только, слегонца, а?» – «Отъебись», – говорю. Он лысый и толстый, и коротышка, и зубы вставные, и черные бородавки на щеках, а из них волосы растут. Он втащил меня туда – цап за жопу, а другой рукой – за сиськи, и обмусолить пытается. Я его опять отпихиваю. «У меня жена есть, – говорит он, – и я ее люблю, не беспокойся!» И снова на меня прыгает, а я ему коленом сами-знаете-куда. А у него там, наверное, вообще ничего нету, он даже не пикнул. «Я тебе денег дам, – говорит, – я с тобой хорошо обращаться буду!» Я ему говорю: сам жуй свое говно и хоть сдохни. Так я еще одну работу потеряла.

– Грустная история, – сказал я.

– Слушайте, – сказала Эди, – мне надо идти. Веселого Рождества. Спасибо за выпивку.

Она поднялась, и я проводил ее до двери, открыл. Она ушла по двору прочь. Я вернулся и снова сел.

– Ах ты сукин сын, – сказала Сара.

– Чего такое?

– Если б меня тут не было, ты бы ее выеб.

– Да я эту дамочку едва знаю.

– Такое вымя! Да ты просто в ужасе был! Ты даже взглянуть на нее боялся!

– Что ей, заняться больше нечем – шарахается повсюду перед самым Рождеством?

– А чего у нее самой не спросил?

– Она же сказала, что ищет Бобби.

– Если бы меня здесь не было, ты бы ее выеб.

– Не знаю. И не могу знать…

Тут Сара встала и завопила. Разразилась рыданиями и выскочила в соседнюю комнату. Я налил себе выпить. Цветные огоньки на стенах вспыхивали и гасли.

99

Сара готовила гарнир, а я сидел на кухне и разговаривал с ней. Мы оба потягивали белое вино. Зазвонил телефон. Я сходил и ответил. Дебра.

– Я просто хотела пожелать тебе веселого Рождества, мокрая лапша.

– Спасибо, Дебра. И тебе тоже счастливого Санта-Клауса.

Мы поболтали, затем я вернулся и снова сел.

– Кто звонил?

– Дебра.

– Как она?

– Ничего, я так понял.

– Чего ей надо было?

– Передает поздравления.

– Тебе эта натуральная индюшка понравится, и фарш тоже хороший получился. Люди яд лопают, чистый яд. Америка – одна из немногих стран, где превалирует рак толстой кишки.

– Да, у меня в жопе часто чешется, но это просто геморрой. У меня его однажды уже вырезали. Перед операцией они в кишки такую змею с лампочкой вгоняют и смотрят, рак ищут. А змея довольно длинная. И тебе ее в самое нутро всаживают!

Телефон зазвонил опять. Я сходил и взял. Кэсси.

– Как дела?

– Мы с Сарой индюшку готовим.

– Я по тебе соскучилась.

– И тебе веселого Рождества. Как на работе?

– Нормально. Гуляем до второго.

– С Новым годом тебя, Кэсси!

– Да что это с тобой такое?

– В голове немного шумит. Не привык я в такую рань белое вино пить.

– Позвони мне как-нибудь.

– Конечно.

Я вернулся в кухню.

– Это была Кэсси. Народ всегда на Рождество звонит. Может, и Драйер Баба звякнет.

– Не звякнет.

– Почему?

– Он никогда вслух не разговаривал. Никогда не говорил и никогда к деньгам не прикасался.

– Это неплохо. Дай попробовать гарнира.

– Валяй.

– Слушай – а здорово!

Потом телефон зазвонил снова. Так всегда. Стоит начать, и будет звонить и звонить. Я зашел в спальню и ответил.

– Алло, – сказал я. – Кто это?

– Ты сукин сын. Не узнаешь?

– Да нет, не совсем. – Какая-то пьяная тетка.

– Угадай.

– Постой. Я знаю! Это Айрис!

– Да, Айрис! И я беременна!

– Ты знаешь, кто отец?

– Какая разница?

– Наверное, ты права. Как там у вас, в Ванкувере?

– Нормально. До свидания. Я снова зашел на кухню.

– Это была канадская танцовщица живота, – сообщил я Саре.