Анджей переместился к восточному окну. Бруа ютилось под пятой огромной скалы, возвышающейся над проливом. Башня, похожая на ладью, под башней строения поменьше, словно сметенные гигантским веником. Перед крыльцом, затейливо орнаментированным готическим барельефом, располагалась теннисная площадка. И здесь в районе крыльца что-то шевелилось. Он приставил к глазам бинокль.
Увеличение – потрясающее, мороз по коже. Рассерженное лицо худощавого старца. Он что-то выговаривал стройной блондинке. Блондинка была недурна. Молча выслушивала старика, смотрела под ноги. Старик – а это был, по-видимому, Луи Фортиньяк, хозяин поместья – прекратил наезжать, перевел дыхание. Блондинка, воспользовавшись паузой, что-то сказала. Старик презрительно фыркнул, оба дружно повернули головы и уставились на поместье Гвадалон. Анджей не дергался: движение могут уловить, а вот застывший объект в глубине проема – вряд ли.
Старик поднял голову. Блондинка проследила за его взглядом. Отворилась балконная дверь над головами, и выплыла щуплая большеглазая старушка, закутанная в шерстяной платок. Мадам Антуанетта – сестра покойной супруги. Взялась костлявыми руками за перила, посмотрела вниз. Старик прекратил браниться и, похрамывая, удалился в дом. Удалилась и старушка, бросив неприязненный взгляд на блондинку. Блондинка осталась. Послышался шум мотора, на территорию въехал знакомый черный «Фольксваген». Блондинка досадливо поморщилась. Но сменила гнев на милость, вымученно улыбнулась. Из джипа высадился жилистый молодой человек в цветастой курточке, чернявый, кудреватый, со щеточкой усов под носом (Анри Жюбер, племянник Луи Фортиньяка), и плавно заструился к блондинке. Толкнул что-то разухабистое, заржал, как конь, и без галантных глупостей притянул даму к себе. Та позволила чмокнуть себя в лобик. Потом у нее нашлись неотложные дела, она отделалась от щеголя короткой фразой, взбежала на крыльцо. Анри завертел головой. Снова отворилась парадная дверь, появилась особа в чепчике, распахнутой куртке и фартуке поверх неприлично декольтированного платья. Она несла корзину с грязным бельем. Покосилась на молодого бездельника, игриво улыбнулась, побежала через двор – в прачечную. Прежде чем войти, повернулась, демонстрируя, что в одежде девушки обязательно должно иметься специально отведенное место для нескромных взглядов. Скрылась в проеме. Бездельник задумался. Глянул на окна второго этажа и, как-то ритмично подергиваясь, словно репетировал самбу, завальсировал к гостеприимно открытой прачечной.
– Вперед, сыны Отечества, день славы настает, – пробормотал Анджей. – Гнездо разврата какое-то.
Тьма поглотила Анри Жюбера. В окне второго этажа объявилось сморщенное лицо старухи. Она очень пристально смотрела на прачечную…
Замысловато как-то. Без глубокого проникновения в ситуацию не разобраться. Он напряг память. Блондинка, получающая нагоняй от Фортиньяка, – Ирен Маклассар, подруга молодого Анри. Ловкая субретка-горничная – некая Николь Пуатье, недавно принятая на работу. Впрочем, не субретка – последняя занимается сводничеством, а вовсе не достраивает любовный треугольник.
Послышался шум мотора. Он вернулся к западному окну. В Гофрэ тоже происходили занятные события. На территорию поместья въезжал синий джип. Явно не Элиза Фанкон – та убыла на белом и вряд ли за десять минут успела его перекрасить. Джип издал нетерпеливый гудок и припарковался рядом с серым. Две двери хлопнули одновременно: из дома выбежал Доминик Фанкон, из джипа – крепенькая женщина с распущенными волосами – вероятно, управляющая поместьем Диана Ормель. Лица обоих были искажены животной страстью. Они упали друг другу в объятия, произошел исполненный потрясающего эротизма французский поцелуй. Детям до пятидесяти такое лучше не смотреть. Анджей зажмурился. И здесь многотрудная деятельность на службе у порока… Когда он вернулся к наблюдению, энергетический обмен был в самом разгаре. Диана умирала от страсти, Доминик напористо покрывал ее поцелуями, расстегивал куртку, серый жакет.
Диана опомнилась, повлекла Доминика в дом. Он засеменил за ней, не вылезая из ее жакета. Явно не любители тантрического секса. Кажется, Мэрилин Монро однажды сказала: мужья хороши в постели лишь тогда, когда изменяют своим женам.
Франция непобедима. Он вздохнул и поволокся из башни.
Спуск на первый этаж обошелся без приключений. В холле он столкнулся с управляющим Огюстом Шавром. Маленький человечек расплылся в медоточивой улыбке и залебезил, глядя на него, как на «Сикстинскую мадонну» Рафаэля:
– Вы уже осмотрели здание, месье Раковский? Ну и как, вам понравилось? Конечно, некоторые помещения требуют косметического ремонта…
– Требуют, да, – он сухо кивнул. – Думаю, на следующей неделе я составлю список необходимых ремонтных работ.
– Ой, месье Раковский, а правда, что вы художник? – не отставал управляющий. – Мне сказали, вы рисуете очень выразительные картины.
– Правда, месье Шавр. Простите, мы с вами позже поговорим.
Он остановил служанку Луизу Гурден, которая, обнаружив, что их траектории пересекаются, начала сложно маневрировать. Но общаться с хозяином пришлось.
– Минуточку, Луиза, – сказал Анджей. – В моей комнате обнаружился неопознанный попугай с замашками провокатора. Это нормально?
– О, да, месье, – девушка потупилась, наложила на мордашку церковную святость. – Это Арчи, ему уже восемнадцать лет. Это был любимый попугай господина Переля. Когда он скончался…
– Вы уверены, что он скончался? – перебил Анджей. – Он летает и орет, как недорезанная ворона.
– Когда скончался господин Перель… – девушка зарделась, – тогдашняя прислуга не решилась отдавать его в чужие руки. Старый какаду живет в замке, мы его подкармливаем – то я, то Йозеф, то кухарка Сабина…
– Надеюсь, господин Арчи не говорящий?
– Да как вам сказать, – пожала плечами горничная. – Он знает несколько непристойных слов, но применяет их лишь тогда, когда долго не получает корм.
– Ну, это нормально, – улыбнулся Анджей. – Я тоже применяю непристойные слова, когда долго не получаю корм. Так и быть, Луиза, не будем покушаться на вашу дичь. Но учтите, если он еще раз изобразит скрип двери, я прикажу вам сделать из него жаркое.
Холл опустел. Он постоял несколько минут. В холле экономили на электричестве: винтовая лестница тонула в полумраке. Глубокая ниша, ведущая в картинную галерею, слева в стене – приоткрытая дверь. «Времянка» Селин Шаветт. Он покосился по сторонам, приблизился к двери, постучал. Никто не предложил убираться к черту. Он открыл пошире, сунулся в комнату. На вешалке висела серая куртка Селин. Обстановка спартанская – деревянная кушетка, кресло, стол со стопочкой скоросшивателей, закрытый ноутбук, сумочка, кошелек. Откуда такая легкомысленность в трех шагах от места убийства?
За дверью в углу помещения работал душ. Женский голос что-то напевал. Дама решила расслабиться в свободную минуту. Он смутился, хотел выйти, но что-то заставило отправиться в другую сторону. Он подошел к двери. Селин мурлыкала песенку из репертуара Ин Грид. Воображение рисовало захватывающую картину… Внезапно скрипнул кран, оборвался напор воды. Шлепнула босая ножка о кафельный пол. Анджей попятился, застигнутый врасплох. Зацепил ногой стул, который перевернулся. Выбрался из комнаты в крайнем смятении, забыв, зачем сюда пришел, свернул в полутемную нишу…