Ей вспомнились сестры-близнецы Рассел, Люси и Мэри; дочери обеих сестер переехали в Мельбурн. «В итоге там они и останутся жить», – грустно сообщила ей Люси как-то в воскресенье после церкви. Это случилось много лет назад, но запало Рейчел в память, потому что Люси оказалась права. Последнее, что Рейчел слышала о двоюродных сестрах, застенчивой дочурке Люси и пухлой девочке Мэри с красивыми глазами: они по-прежнему в Мельбурне и не собираются возвращаться.
Но до Мельбурна, в общем-то, рукой подать. Если захочется, туда можно и на день слетать. Люси и Мэри постоянно так делали. А в Нью-Йорк на день не слетаешь.
А еще были люди вроде Вирджинии Фицпатрик, как бы делившей должность школьного секретаря с Рейчел. У Вирджинии было шесть сыновей и четырнадцать внуков, и большинство их жили на сиднейском северном побережье в двадцати минутах езды. Если бы кто-то из детей Вирджинии перебрался в Нью-Йорк, она, вероятно, и не заметила бы, что внуков поблизости стало на парочку меньше.
Почему Рейчел не завела больше детей? Как хорошей жене-католичке, ей следовало бы родить по меньшей мере шестерых, но она этого не сделала: из-за пустого тщеславия, из-за того, что втайне считала себя особенной, отличающейся от всех остальных женщин. Бог знает, в чем именно она считала себя особенной. Не то чтобы у нее были какие-то личные устремления, касающиеся карьеры, или путешествий, или чего бы то ни было – не так, как у нынешних девиц.
– Когда вы отбываете? – спросила Рейчел у Лорен и Роба.
Джейкоб тем временем неожиданно сполз с ее коленей и помчался в гостиную по какому-то неотложному делу. Мгновением позже она услышала звук включившегося телевизора. Смышленый малыш разобрался, как пользоваться пультом дистанционного управления.
– Не раньше августа, – ответила Лорен. – Нам еще многое нужно уладить. Визы и тому подобное. Надо подыскать квартиру и няню для Джейкоба.
Няню для Джейкоба…
– Работу для меня, – с легкой тревогой подхватил Роб.
– О да, милый, – кивнула Рейчел.
Она пыталась воспринимать собственного сына всерьез. Правда пыталась.
– Работу для тебя. В торговле недвижимостью, как ты полагаешь?
– Еще не уверен, – признался Роб. – Посмотрим. Я вполне могу в итоге оказаться домохозяином.
– Как жаль, что я не научила его готовить, – заметила Рейчел, обращаясь к Лорен, хотя не чувствовала себя особенно виноватой.
Сама она никогда не интересовалась готовкой и не слишком в ней преуспела: для нее это была всего лишь еще одна рутинная работа, которую следует выполнять, вроде стирки. Это теперь люди говорят о готовке без умолку.
– Ничего страшного, – просияла Лорен. – Вероятно, в Нью-Йорке мы часто будем есть не дома. Сами понимаете, этот город никогда не спит!
– Хотя Джейкобу, конечно, надо будет спать, – заметила Рейчел. – Или его будет кормить няня, пока вы где-нибудь ужинаете?
Улыбка Лорен дрогнула, и она глянула на Роба, но тот, разумеется, ничего не заметил.
Звук телевизора внезапно усилился, так что дом загремел, словно кинотеатр.
– И за ничего вы не получаете ничего! – выкрикнул мужской голос.
Рейчел его узнала – это был тренер в «Потерявшем больше всех». Ей нравилась эта передача. Успокаивало погружение в ярко раскрашенный пластиковый мир, где важным считалось только то, сколько вы едите и занимаетесь спортом, где боль и страдания причиняли беды не страшнее отжиманий, где люди увлеченно говорили о калориях и счастливо рыдали над потерянными килограммами. А потом все они жили стройно и счастливо.
– Джейк, ты что, опять играешь с пультом? – окликнул сына Роб, перекрикивая телевизионный шум.
Он поднялся из-за стола и вышел в гостиную.
Первым вставал и шел к Джейкобу всегда Роб, а не Лорен. С самого начала он менял подгузники. Эд в жизни не сменил ни одной пеленки. Конечно, в нынешние дни все папы меняют подгузники, и непохоже, чтобы им это вредило. Одна только Рейчел чувствует себя из-за этого неловко, едва ли не смущается, как будто они занимаются чем-то неподобающим, слишком женским. Как бы развопились нынешние девицы, признайся она в этом!
– Рейчел, – начала Лорен.
Рейчел обратила внимание, что невестка смотрит на нее взволнованно, как будто собирается попросить об огромном одолжении.
«Да, Лорен. Я позабочусь о Джейкобе, пока вы с Робом живете в Нью-Йорке. Два года? Ничего страшного. Езжайте себе. Приятно вам провести время».
– Эта пятница, – продолжила Лорен. – Страстная пятница. Я знаю, что это, э… годовщина…
Рейчел застыла.
– Да, – подтвердила она самым ледяным своим тоном. – Именно так.
Она не испытывала ни малейшего желания обсуждать эту пятницу ни с кем, не говоря уж о Лорен. Ее тело еще несколько недель назад ощутило, что приближается эта дата. Так бывало каждый год в последние дни лета, когда она чуяла в воздухе первый намек на прохладу. Ее мышцы напрягались, ужас покалывал кожу, а затем она вспоминала: «Конечно. Вот и пришла очередная осень». Какая жалость. Раньше она любила это время года.
– Я понимаю, что вы пойдете в парк, – не унималась Лорен, как будто они обсуждали место проведения вечеринки с коктейлем. – Я просто подумала…
– Зачем нам говорить об этом? – Рейчел не могла этого вынести. – По крайней мере не сейчас. Давайте в другой раз.
– Конечно!
Лорен вспыхнула, и Рейчел кольнуло чувство вины. Она редко разыгрывала эту карту. Так она казалась себе ничтожной.
– Я заварю чай, – объявила она и принялась собирать тарелки.
– Позвольте, я помогу, – привстала Лорен.
– Не стоит, – отказалась Рейчел.
– Как скажете.
Лорен заправила за ухо прядь белокурых с рыжинкой волос. Она была хорошенькой. Впервые приведя ее домой знакомиться с матерью, Роб едва не лопался от гордости. Примерно с таким выражением на розовом пухлом личике он приносил из приготовительного класса новый рисунок.
Из-за несчастья, постигшего их семью в 1984 году, Рейчел, по идее, должна была еще сильнее полюбить сына, но этого не произошло. Она как будто утратила способность любить, и так продолжалось, пока не родился Джейкоб. К тому времени у них с Робом установились безупречно приятные отношения, напоминающие отвратительный шоколад из кэроба [8] – стоит его лишь попробовать, и сразу понимаешь, что это просто неудачная, жалкая подделка. Так что Роб имел полное право отобрать у нее Джейкоба – она заслужила это тем, что недостаточно любила сына. Такова ее епитимья. Двести раз «Аве, Мария», и твой внук уезжает в Нью-Йорк. У всего есть своя цена, и Рейчел всегда приходилось расплачиваться полностью. Никаких скидок. Так же, как она заплатила за свою ошибку в 1984-м.