Тесс поехала к нему домой на маминой машине, он показывал дорогу. Он поцеловал ее у входной двери. Потом еще раз, на лестнице. Довольно долго они целовались перед входом в квартиру. А затем, стоило ему лишь попасть ключом в замок, как они принялись неистово сдирать друг с друга одежду, врезаясь в стены. Так никогда не делают при длительных отношениях: это кажется чересчур наигранным и, вообще-то, не стоящим трудов, особенно если по телевизору показывают что-нибудь приличное.

– Мне, пожалуй, стоит взять презерватив, – шепнул ей на ухо Коннор на пике происходящего.

– Я принимаю таблетки, – отозвалась Тесс. – Ты как будто ничем не болен, так что просто, пожалуйста, о боже, пожалуйста, просто продолжай.

– Будет сделано, – ответил он.

Теперь Тесс привела в порядок одежду и принялась ждать, когда же ей станет стыдно. Она замужняя женщина. Она не влюблена в этого человека. И вообще оказалась здесь только потому, что ее муж влюбился в другую. Всего лишь несколько дней назад этот сценарий показался бы ей смехотворным, немыслимым. Ее должно переполнять отвращение к себе. Ей следовало бы сокрушаться о том, какая она жалкая, распутная и грешная, но на самом деле сейчас ею владела… радость. Настоящая радость, почти нелепая, если честно. Вспомнились Уилл с Фелисити, их грустные, искренне огорченные лица, в которые она выплеснула остывший кофе. На Фелисити была новая белая шелковая блузка. Пятно от кофе с нее не отстирается никогда.

Глаза привыкли к сумраку, но Коннор по-прежнему оставался темным силуэтом рядом. Всем правым боком она ощущала тепло его тела. Он был больше, сильнее и поддерживал куда лучшую форму, чем Уилл. Она подумала о невысоком, коренастом, волосатом теле Уилла – таком знакомом и любимом. Это было тело члена семьи, хотя и неизменно привлекательное для нее. Она считала Уилла последним пунктом в истории своей сексуальной жизни. Думала, что до конца дней уже не переспит ни с кем другим. Эта мысль впервые пришла ей в голову наутро после того, как они с Уиллом обручились. Тогда ее посетило великолепное чувство облегчения. Больше никаких новых незнакомых тел, неловких разговоров о предохранении. Только Уилл. Только он был ей нужен, только его она хотела.

И вот теперь она валяется в коридоре у бывшего парня.

«Жизнь, безусловно, полна сюрпризов», – говаривала ее бабушка. Правда, относила это к не слишком серьезным, по большей части, случаям вроде простуды, колебания цен на бананы и тому подобного.

– Почему мы расстались? – спросила она Коннора.

– Вы с Фелисити решили перебраться в Мельбурн. И ты не спросила, хочу ли я к вам присоединиться. Так что я решил: «Ясно. Похоже, меня только что бросили».

– Я вела себя гадко? – Тесс поморщилась. – Звучит именно так.

– Ты разбила мне сердце, – горестно подтвердил Коннор.

– Правда?

– Возможно, – уступил Коннор. – Либо ты, либо та другая девушка, с которой я довольно долго встречался примерно в ту же пору, по имени Тереза [14] . Я все время путаю вас.

Тесс ткнула его локтем в бок.

– Ты оставила о себе хорошие воспоминания, – уже серьезнее добавил Коннор. – Я обрадовался, когда снова встретился с тобой.

– Я тоже, – отозвалась Тесс. – Я была рада тебя видеть.

– Врешь. Ты выглядела так, будто в ужас пришла.

– Я просто удивилась. – Она сменила тему: – А у тебя по-прежнему есть водяной матрас?

– Как ни жаль, но водяной матрас не дожил до нового тысячелетия. Думаю, Терезу на нем укачивало.

– Перестань говорить о Терезе, – потребовала Тесс.

– Ладно. Не хочешь перебраться куда-нибудь в более уютное место?

– Мне и так хорошо.

Несколько мгновений они лежали в дружелюбном молчании.

– Хм, – нарушила его Тесс. – Что это ты делаешь?

– Просто проверяю, по-прежнему ли я помню, что тут к чему.

– Это было несколько, я не знаю, грубо? Сексистски? О-о! О, ладно.

– Тебе приятно, Тереза? Погоди-ка, как там тебя звали?

– Замолчи, пожалуйста.

Глава 30

Сесилия сидела на диване рядом с Эстер, смотревшей в Интернете видеозаписи холодного и ясного ноябрьского вечера в 1989 году, когда рухнула Берлинская стена. Она сама начала заражаться ее одержимостью. Когда мать Джона Пола ушла, Сесилия осталась сидеть за кухонным столом, читая книгу из коллекции Эстер, пока не настало время забирать девочек из школы. Ей следовало бы заниматься множеством дел: доставками «Таппервера», подготовкой к пасхальному воскресенью, пиратской вечеринкой, но чтение о стене было хорошим способом притвориться, будто она не думает о том, о чем на самом деле думает.

Эстер пила теплое молоко. Сесилия пила третий – или четвертый? – бокал «Совиньон блан». Джон Пол слушал, как Полли читает вслух заданный на дом текст. Изабель сидела за компьютером в общей комнате, скачивая музыку к себе на айпод. Их дом был уютным, светлым островком семейной жизни. Сесилия принюхалась. Запах кунжутного масла, похоже, пропитал его насквозь.

– Гляди, мам, – подтолкнула ее локтем Эстер.

– Я смотрю, – заверила ее Сесилия.

Выпуски новостей, которые запомнились ей по 1989 году, производили более буйное впечатление. Ей вспоминались толпы людей, приплясывающих на самой стене и вскидывающих в воздух кулаки. Кажется, там как-то даже пел Дэвид Хассельхофф. Но в роликах, найденных Эстер, царил странный, жутковатый покой. Люди, выходящие из Восточного Берлина, казались тихо ошеломленными, радостными, но спокойными, и двигались они, соблюдая строгий порядок. В конце концов, они же были немцами. Людьми, близкими Сесилии по духу. Мужчины и женщины с прическами восьмидесятых годов пили шампанское прямо из бутылок, запрокидывая головы и улыбаясь камерам. Они кричали, обнимались и рыдали, они жали на гудки автомобилей, но в целом казались вполне благовоспитанными и держались до крайности вежливо. Даже люди, колотящие по стене кувалдами, как будто делали это со сдержанным ликованием, а не с торжествующей яростью. Сесилия засмотрелась на женщину примерно ее лет, танцующую кругами с бородатым мужчиной в кожаной куртке.

– Мам, почему ты плачешь? – спросила Эстер.

– Потому что они так счастливы, – объяснила Сесилия.

Потому что они выдержали это испытание. Потому что эта женщина, вероятно, как и многие другие, думала, что стена когда-нибудь падет, но не ждала, что сама доживет до этого дня. Однако все же дожила и теперь танцевала.

– Так странно, что ты всегда плачешь из-за радостных вещей, – заметила Эстер.

– Знаю, – согласилась Сесилия.

Счастливые концовки всегда вызывали у нее слезы. От облегчения.

– Хочешь чая?