Задним числом я считаю, что великолепно устроился, и временами даже жалею, что нельзя к этому вернуться: вогнать себе огроменную булавку сквозь лобные доли мозга и тем самым вернуть ту счастливую невинность, которая позволяла без зазрения совести писать: «Всю полицию Фронт-Уолтон-бич охватил панический страх; увольнительные отменены, и, говорят, шеф полиции Блур вечером в пятницу и субботу проводит учения на случай чрезвычайных ситуаций, ведь как раз в эти дни Кадзика, Японец-Псих, четырехсот сорокафунтовый садист из гнилых трущоб Хиросимы, в первый – и, без сомнения, последний – раз выйдет на ринг в спортзале „Фиш-хид“. В частной беседе с шефом полиции местный импресарио реслинга Лайонел Олейн просил прислать к рингу „весь имеющийся в наличии состав“ из-за вошедшего в легенду нрава Японца-Психа и его неизменных вспышек ярости в ответ на расовые оскорбления. На прошлой неделе в Детройте Кадзика съехал с катушек и вырвал селезенки трем болельщикам, один из которых якобы обозвал его „желтым дьяволом“».
Насколько мне помнится, Кадзика был полоумным кубинцем, который когда-то играл в третьей линии полузащиты за университет штата Флорида в Таллахасси, но в турне по реслингу без труда выдавал себя за японского душителя, и вскоре я узнал, что фанатам профессионального реслинга вообще-то плевать.
Ах, воспоминания, воспоминания… И вот опять, все тот же старый трип: преувеличения, уход от темы, картинки из прошлого… С окончанием президентской кампании 72-го я собирался это бросить.
В Сан-Франциско почти рассвело, парковку за стеной здания на три дюйма залило дождем, я просидел всю ночь за кофе с «Дикой индейкой» и короткими ямайскими сигарами, заводясь от «Mountain Jam» от «Allman brothers», воющих из четырех больших колонок по углам номера.
От ветра, влетающего в открытые окна и развевающего занавески, от алкоголя и кофе, от дыма и музыки, бьющей мне по ушам, я чувствую, как во мне поднимается голод по чему-то, в чем есть толика маньячности.
Где сегодня Манкевич?
Мирно спит?
Нет, скорее всего, нет. После двух лет на передовой не так-то легко смириться с вынужденной отставкой. Я сам пробовал в Вуди-Крик, но от трех недель даже без намека на кризис так разнервничался, что начал глотать амфетамины и рассеянно лопотать, мол, в 74-м буду избираться в сенат. Наконец, на грани отчаяния я полетел в Денвер навестить Гарри Харта, бывшего менеджера кампании Макговерна, чтобы сказать, что прямо сейчас зарплату предложить не могу, но рассчитываю, что он организует для меня Денвер…
Он криво улыбнулся, но отказался….а позже вечером из крайне надежного источника я узнал, что Харт сам намерен избираться в 74-м в сенат.
Интересно почему? Может, это какая-то подсознательная потребность отомстить прессе?
Мне ? Первому в христианском мире журналисту, сравнившему Никсона с Адольфом Гитлером?
Или злоба так ослепила Гарри, что он действительно потягается со мной на первичных? Рискнет разбить на двоих голоса трех «А» и потопит нас обоих?
* * *
Сутки поломав голову, я полетел в Лос-Анджелес освещать суперкубок и первым делом наткнутся на Эда Маски. Он слонялся в водовороте огромной вечеринки на главной палубе «Куин Мэри» и рассказывал всем и каждому, что ему чертовски трудно решить, за «Дельфинов» он или за «Редскинс». Представившись Питером Шериданом, другом Дональда Сегретти, я сказал:
– Мы встречались на «Саншайн Спешл» во Флориде. Я был не в себе…
Но мозги у него были настолько затуманены, что он не врубился, поэтому я поднялся в «воронье гнездо» и принял на двоих с Джоном Чэнселлором черной кислоты.
Джону не хотелось делать ставки на матч, даже когда я предложил взять «Майами» без счета. Через неделю меня обуяла мысль, что «Редскинс» без малейшего труда выиграют, но когда на них поставил Никсон, а Джордж Аллен начал проповедовать по телику, я решил, что любая команда, на чьей стороне Бог и Никсон, заранее обречена.
А потому начал много ставить на «Майами», что принесло – на бумаге – неплохой доход, но кое-кто, делавшие через меня большие ставки, были серьезными кокаинистами, а, как известно, когда доходит до выплат, с ними шутки плохи. Большинство кокаинистов уже отшибли себе память многолетним злоупотреблением марихуаной, и, к тому времени когда серьезно подсаживаются на кокс, им уже трудно вспомнить, какой сегодня день недели, не говоря уже о том, какую непродуманную ставку они сделали или не сделали вчера.
Соответственно, хотя все пари я выиграл, денег я не заработал.
Сам матч был безнадежно скучным, как и прочие финалы суперкубка, и к концу первого полуфинала стало ясно, что «Майами» конец, и я решил досмотреть матч по телику в квартире знакомых за «Трубадуром». Но там было трудно сосредоточиться на игре, потому что все были так укурены, что то и дело спрашивали друг друга: «Как там „Майами“? Мяч заполучили? Мы пропустили удар? Кто ведет? Господи, да как же они получили четырнадцать очков? Сколько очков… э… тач-даун?»
Сразу после матча мне позвонил мой адвокат и стал утверждать, что в бунгало на Шато-Мармон у него наркоты завались, но к тому времени, когда я туда добрался, он уже сам все сожрал.
Позднее, когда полил дождь, я набрался джина и читал воскресные газеты. На станице 39 журнала California Living нашлось рукописное рекламное объявление корпорации «Макдональдс», одного из крупнейших спонсоров президентской кампании Никсона:
НЕ СДАВАЙСЯ. НИЧТО В МИРЕ НЕ ЗАМЕНИТ УПОРСТВА. ТАЛАНТ ЕГО НЕ ЗАМЕНИТ: НИ ЧТО НЕ ВСТРЕЧАЕТСЯ ТАК ЧАСТО, КАК ТАЛАНТЛИВЫЕ, НО НЕ ДОБИВШИЕСЯ УСПЕХА ЛЮДИ. ГЕНИАЛЬНОСТЬ ЕГО НЕ ЗАМЕНИТ: НЕПРИЗНАННЫЕ ГЕНИИ ВОШЛИ В ПОГОВОРКУ. ОБРАЗОВАНИЕ САМО ПО СЕБЕ ЕГО НЕ ЗАМЕНИТ: МИР ПОЛОН ОБРАЗОВАННЫХ НИЩИХ. ЛИШЬ УПОРСТВО И РЕШИМОСТЬ ВСЕСИЛЬНЫ.
Пришлось перечитать несколько раз, прежде чем до меня дошел полный смысл. А когда меня проняло, я позвонил Манкевичу.
– Думай своей головой, – сказал он. – Не делай выводов из того, что видишь или слышишь.
Повесив трубку, я выпил еще джина. Потом поставил альбом Долли Партон и стал смотреть, как ветер качает деревья за окном. Около полуночи дождь прекратился, и, надев любимую фуфайку из Майами-Бич, я прошел несколько кварталов по бульвару Ла Сьенега до клуба «Лузерс».
«Страх и отвращение: тропой президентской кампании»,
Сан-Франциско, Straight Arrow Books, 1973
Нет радости сегодня в Вуди-Крик, во всяком случае, в извращенных недрах выгребной ямы политического беззакония, известной также как ферма «Сова», потому что в двух тысячах милях от него, в топком зное Вашингтона, округ Колумбия, мой закадычный футбольный друг Дик Никсон бьется в тисках большой беды. Стервятников по осени считают, чего, собственно, Никсон со товарищи и боялись, и мне больно – так больно, что никто не опубликует, опиши я, где именно, – знать, что я не мог быть с ними рядом на запотелых укреплениях, топтать грязных навозных мух вроде Дейви Крокетта, сбрасывая мексикашек со стен Аламо.