— Как и мы, леди, — сказал я.
— Думаю, мы должны посадить ее на зарплату, — внес предложение мой адвокат. — Проверим ее, внесем в ведомость и начнем башлять каждый месяц, в зависимости от того, с чем она будет приходить.
Лицо старой дамы заметно изменилось. Она уже не находила ничего предосудительного в том, чтобы болтать с двумя голыми мужиками, один из которых пытался ее задушить несколько минут назад.
— А ты с этим справишься? — спросил я ее.
— Телефонный звонок каждый день, — сказал мой адвокат, похлопывая ее по плечу. — Просто сообщай нам, что ты видела. И не волнуйся, если информация не подтвердится. Это уже наша проблема.
Она расплылась в подобострастной улыбке.
— И вы будуте платить мне за это?
— Ты права, черт возьми, — сказал я. — Но как только ты что-нибудь об этом расскажешь — неважно кому, любому, — ты отправишься прямиком в тюрьму — на всю оставшуюся жизнь.
Она кивнула.
— Я помогу вам всем, что в моих силах. Но кому я должна звонить?
— Не беспокойся, — ответил адвокат. — Как тебя зовут?
— Алиса. Просто позвоните в прачечную и спросите Алису.
— С Тобой свяжутся, — убежденно сказал я. — Это займет около недели. Но пока, между тем, просто смотри в оба. И работай, как будто ничего не произошло. Ты сможешь это сделать?
— О да, сэр! — воскликнула она, глуповато улыбаясь. — А я увижу вас снова, джентльмены? После всего этого, я имею в виду…
— Нет, — отрезал мой адвокат. — Они прислали нас из Кapcoн Сити. С тобой свяжется инспектор Рок. Артур Рок. Он прикидывается политиком, но ты узнаешь его без труда.
Она, похоже, нервно заерзала.
— Все ясно? — спросил я. — Есть ли еще что-нибудь, что ты нам не сообщила?
— О нет, — быстро проговорила она. — Я просто никак не соображу — а кто же будет мне платить?
— Инспектор Рок позаботится об этом, — сказал я. — Оплата наличными: тысяча долларов девятого числа каждого месяца.
— О Господи! — вскричала она. — Да я все что угодно сделаю за такие деньги!
— Ты и многие другие, — заметил мой адвокат. — Ты будешь удивлена, узнав, кого мы держим на зарплате — прямо здесь, в этом самом отеле.
Она выглядела потрясенной.
— Я узнаю их?
— Может быть, — сказал я. — Но все они под прикрытием. Ты узнаешь их, только если действительно случится что-то серьезное и один из них свяжется с тобой прямо на работе при помощи пароля.
— А какого? — спросила она.
— Рука руку моет, — ответил я. — И в ту минуту, когда услышишь эти слова, ты должна ответить: «Я ничего не боюсь». Вот так они и узнают тебя.
Горничная кивнула, несколько раз повторила пароль и отзыв, пока мы не убедились, что она все правильно запомнила.
— О'кей, — подытожил мой адвокат. На сегодня все. Мы, вероятно, больше тебя не увидим, пока не пробьет тот час. Тебе лучше игнорировать нас, пока мы не уедем. И не волнуйся насчет уборки номера. Просто оставляй пару полотенец и мыло перед дверью, ровно в полночь, — он улыбнулся. — Таким образом мы не будем подвергать друг друга риску повторения подобных маленьких инцидентов, не так ли?
Она пошла к двери.
— Как скажете, джентльмены. Не могу выразить, как я сожалею о том, что случилось… но это только потому, что я не понимала...
Мой адвокат проводил ее к выходу.
— Зато мы понимаем, — сказал он мягко. — Но теперь все кончено, слава Богу, есть еще порядочные люди.
Она улыбалась, закрывая за собой дверь.
Почти трое суток прошло со времени этого странного и неожиданного столкновения, и ни одна горничная ни на шаг не приближалась к нашей комнате. Мне было интересно, что же сказала им Алиса. Мы видели ее всего один раз, подкатив на «Ките» к отелю, — она тащила тележку с бельем через автостоянку, но мы сделали вид, что незнакомы, и она, похоже, поняла.
Но слишком долго продолжаться это не могло. Номер был забит использованными полотенцами, они валялись повсюду. Пол в ванной поднялся на шесть дюймов — куски мыла, блевотина и кожура грейпфрутов, смешанные с разбитым стеклом. Теперь мне приходилось одевать ботинки каждый раз, когда я отправлялся писать. Ворс серого пледа была настолько забит семенами марихуаны, что сам плед уже казался зеленым.
Все остальное пространство в комнате было настолько невероятно засрано и заблевано, что я посчитал: будет уместным смотаться, настаивая, что, дескать, это — «наглядные экспонаты», которые мы приволокли с Хэйт Стрит, чтобы показать полицейским из других частей страны, насколько глубоко в безнравственности и дегенерации могут опуститься нарколыги, если только не помешать их коварным замыслам.
Но какому же наркоману нужны все эта скорлупа кокосов, искромсанная кожура белых мускатных дынь? Можно ли объяснить присутствием джанки всю эту несъеденную жареную картошку? Пятна засохшего кетчупа на комоде?
При желании можно. Но тогда к чему все это бухло? И кричащие порнографические фотки, вырванные с мясом из таких бульварных журнальчиков, как «Шлюхи Швеции» и «Оргии в Касбе», приклеенные к разбитому стеклу горчицей, высохшей до состояния толстой желтой корки… и все эти признаки насилия, странные красные и голубые лампочки, мелкие кусочки битого стекла, отбитая штукатурка.
Нет, это нельзя списать на бесчинство нормального, богобоязненного джанки. Это было слишком дико, слишком агрессивно. Эта комната свидетельствовала о чрезмерном потреблении почти всех наркотиков, известных человеку с 1544 года нашей эры. Единственным объяснением такото состояния могло быть следующее: это монтаж — со всей тщательностью собранная коллекция в несколько раз увеличенных медицинских учебных экспонатов, показывающая, что может случиться, если двадцать два серьезных наркоотморозка — подсевших на разные наркотики — будут заперты в одной комнате на пять дней и ночей и брошены на произвол судьбы.
Разумеется. Но, конечно, этого никогда не случалось в реальной жизни, господа. Мы просто собрали эти штуки с демонстрационными целями…
Неожиданно зазвонил телефон, вырвав меня из ступора моей фантазии. Я посмотрел на него. Дззззиииииннннь… Господи, что сейчас? Неужели началось? Я уже почти слышал визгливый голос менеджера, мистера Хима, сообщающего, что полиция направляется в мой номер, и могу ли я любезно согласиться не стрелять через дверь, когда они начнут ее выламывать.
Дззииииннннь… Нет, первыми они звонить не будут. Если уж они решили меня взять, то, вероятно, устроят засаду в лифте: сначала «Мэйс», потом повалят на пол и защелкнут за спиной наручники. Без всякого предупреждения.