Лоттерман, похоже, засомневался.
— Что ж, — начал он после паузы, — если тебе приспичило написать шестидесятистраничный рассказ, это твое дело. Но если ты хочешь у меня работать, нужно будет сделать из этого рассказ в тысячу слов для завтрашней утренней газеты.
Йемон едва заметно улыбнулся.
— Такую работу очень классно Сегарра делает — почему вы не хотите, чтобы он сжал мой рассказ?
Лоттерман надулся, как жаба.
— О чем ты болтаешь? — заорал он. — Хочешь сказать, ты не станешь этого делать?
Йемон снова улыбнулся.
— Я тут вот о чем подумал, — проговорил он. — Вам никогда голову не сворачивали?
— Это еще что? — рявкнул Лоттерман. — Я верно расслышал? Ты грозился мне голову свернуть?
Йемон улыбнулся.
— Никогда не знаешь заранее, когда тебе свернут голову.
— Боже милостивый! — воскликнул Лоттерман. — Ты, Йемон, совсем спятил — за такие разговоры в тюрьму сажают!
— Ага, сажают, — отозвался Йемон. — А головы все равно СВОРАЧИВАЮТСЯ! — Он произнес это громогласно и, не сводя глаз с Лоттермана, изобразил неистовый жест, будто откручивал ему голову.
Теперь Лоттерман не на шутку встревожился.
— Ты псих, Йемон, — нервно выговорил он. — Пожалуй, тебе лучше уволиться — прямо сейчас.
— Ну уж нет, — быстро откликнулся Йемон. — Невозможно — я слишком занят.
Лоттермана начало трясти. Я знал, что он не хочет увольнять Йемона, потому что тогда ему пришлось бы выплатить месячное выходное пособие. После недолгой паузы он снова сказал:
— Да, Йемон, думаю, тебе лучше уволиться. Ты и сам этой работой не очень доволен — почему бы тебе не уйти?
Йемон рассмеялся.
— Я очень даже доволен. Почему бы вам меня не уволить?
Последовала напряженная тишина. Мы все ждали следующего хода Лоттермана, увлеченные и немного озадаченные происходящим. Поначалу ожидалась всего-навсего очередная лоттермановская тирада, но маниакальные реплики Йемона придали сцене странный и буйный оттенок.
Лоттерман какое-то время молча на него пялился, явно нервничая больше обычного, а затем повернулся и ушел в свой кабинет.
Я откинулся на спинку стула, ухмыляясь Йемону, — и тут услышал, как Лоттерман выкликает мою фамилию. Демонстративно разведя руками, я не спеша поднялся и прошел в его кабинет.
Лоттерман горбился за столом, держа в руке бейсбольный мячик, который он обычно использовал как пресс-папье.
— Вот, взгляни, — сказал он. — А потом скажи, стоит ли он сжатия. — Он протянул мне стопку газетной бумаги, которая, как я знал, была рассказом Йемона.
— Допустим, стоит, — сказал я. — Тогда я его сжимаю?
— Верно, — отозвался Лоттерман. — А теперь кончай кормить меня дерьмом. Просто прочти и скажи, что ты с ним можешь сделать.
Я взял стопку и дважды ее прочел. После первого прочтения я понял, почему Сегарра назвал рассказ никчемным. Там в основном были диалоги — беседы с пуэрториканцами в аэропорту. Они рассказывали, почему отправляются в Нью-Йорк и что думают о той жизни, которую оставляют позади.
На первый взгляд материал был весьма невзрачный. Большинство пуэрториканцев казались наивными и невежественными — они не читали туристских брошюрок и рекламок рома, ничего не знали о Буме. Все, чего им хотелось, это добраться до Нью-Йорка. Документ вышел скучноватый, за то когда я его дочитал, мне стало совершенно ясно, почему эти люди уезжают. Какие-то осмысленные причины отсутствовали, и все же без причин не обходилось — они ненавязчиво проглядывали в простых заявлениях, что родились в умах, которых я никогда не понимал, ибо вырос в Сент-Луисе, в доме с двумя ванными, ходил на футбол, на вечеринки с джином, в танцевальную школу и проделал массу всякой всячины, но никогда не был пуэрториканцем.
Мне пришло в голову, что подлинная причина, почему эти люди уезжали с острова, в целом та же, почему я уехал из Сент-Луиса, бросил университет и послал к черту все те вещи, которые мне предполагалось хотеть, — а на самом деле, все те вещи, которые я был обязан хотеть, — на самом деле, хранить их и удерживать. И тут я задумался, как бы прозвучали мои ответы, если бы кто-то проинтервьюировал меня в аэропорту Ламберта в тот день, когда я вылетал в Нью-Йорк с двумя чемоданами, тремя сотнями долларов и конвертом, полным вырезок из армейской газеты с моими заметками.
— Скажите, мистер Кемп, почему вы все-таки покидаете Сент-Луис, где жили многие поколения ваших предков и где вы при необходимости могли бы вырезать удобную нишу для себя и своих детей, чтобы всю вашу сытую и благополучную жизнь прожить в мире и безопасности?
— Ну, видите ли… гм… у меня такое странное чувство. Я… гм… я сидел здесь, смотрел на это место и просто хотел отсюда убраться, понимаете? Хотел сбежать.
— Мистер Кемп, вы кажетесь мне достаточно разумным человеком — что же такое в Сент-Луисе вызывает у вас желание отсюда сбежать? Боже упаси, я не лезу в душу, я просто репортер и сам из Таллахасси, но меня сюда направили, чтобы…
— Да-да, конечно. Хотел бы я… гм… знаете, хотел бы я вам об этом рассказать… гм… быть может, мне следует сказать, что я чувствую… гм… чувствую, будто на меня опускается резиновый мешок… знаете, чисто символически… корыстное невежество отцов карает их сыновей… можете вы что-то из этого извлечь?
— Гм, ха-ха-ха, я вроде как знаю, о чем вы, мистер Кемп. У нас в Таллахасси мешок был хлопчатобумажный, но полагаю, он того же размера и…
— Да-да, это все проклятый мешок — потому я и улетаю, и мне кажется, я… гм…
— Мистер Кемп, хотел бы я сказать, как я вам сейчас симпатизирую, но понимаете, если я вернусь в редакцию с рассказом про резиновый мешок, там скажут, что такой рассказ никчемный, и меня скорее всего уволят. Не хотел бы на вас давить, но не могли бы вы дать мне что-то более конкретное? Скажем, достаточно ли здесь возможностей для агрессивных молодых людей? Выполняет ли Сент-Луис свои обязательства в отношении молодежи? Быть может, наше общество недостаточно гибкое для молодых людей с идеями? Можете быть со мной откровенны, мистер Кемп, — так в чем же все-таки дело?
— Гм, приятель, хотел бы я вам помочь. Видит Бог, я не хочу, чтобы вы вернулись без рассказа и были уволены. Я знаю, каково это, — ведь я сам журналист, — но понимаете… у меня тут этот Страх… такое вам сгодится? „Сент-Луис вселяет страх в молодежь“ — как, неплохой заголовок?
— Давайте, давайте, Кемп, — пожалуй, это мне сгодится. Итак, Резиновые Мешки, Страх.
— Черт возьми, приятель, говорю вам, тут страх мешка. Скажите им, этот самый Кемп бежит из Сент-Луиса, потому как подозревает, что мешок полон чего-то пакостного, и не хочет, чтобы его туда посадили. Он издалека это чует. Этот самый Кемп совсем не образцовый молодой человек. Он вырос с двумя туалетами и футболом, но где-то по дороге с ним что-то такое случилось. И теперь все, чего ему хочется, это прочь, сбежать. Ему глубоко насрать на Сент-Луис, на друзей, на семью и на все остальное… он просто хочет найти другое место, где можно дышать… ну, такое вам сгодится?