Иоаким постепенно понимает, чем вызван поступок отца, расценённый им поначалу как помрачение рассудка: оказывается, вся отцовская знаменитая коллекция, где соседствуют Дега, немецкие экспрессионисты и русский авангард, скорее всего, не что иное, как мастерские подделки, сделанные самим Виктором.
Зачем? Почему? Виктор был известен как честнейший и благороднейший человек, он жертвовал большие суммы в фонды помощи молодым художникам, ему слепо доверяли и крупнейшие музеи Европы, и частные коллекционеры…
…Мы возвращаемся в нацистскую Германию тридцатых — сороковых годов. Оказывается, Виктор в то далёкое время был вынужден вести двойную жизнь. Ему не повезло — гениально одарённый художник, он, как и многие гениально одарённые люди, рождён гомосексуалом. В нехитром катехизисе нацистов гомосексуалы объявлены вне закона, и, чтобы выжить, приходится прибегать к всевозможным уловкам и постоянно лгать. Но врождённый аристократизм Виктора, аристократизм служения высокому искусству, не омрачён плебейской жаждой обогащения.
Но ложь есть ложь, и тень пожизненной, хотя и вынужденной лжи отца тёмной тенью падает на жизнь сына. Вынужденное мошенничество отца в редакции сына теряет всё своё обаяние — попытка подладиться под идеалы деградирующей культуры приводит к краху.
Тут вообще возникает множество вопросов. Например, где проходит граница иронии и цинизма? Где тот предел, когда ирония по поводу несовершенства мира разъедает душу настолько, что разумный, культурный человек начинает активно способствовать усугублению этого несовершенства — ради денег, карьеры, удобств?
Люди неглупые, образованные, прекрасно понимающие, что они делают, принимают участие в массовой дебилизации населения — всё равно, дескать, ничего не изменишь, а «пипл схавает». Они не понимают, что сами роют себе могилу — постоянное снижение планки постепенно приводит к полному её исчезновению, и тогда уже никому ничего не нужно — даже убогие сериалы… И сами они станут никому не нужны, потому что некому будет хавать, потому что вы, господа, постарались превратить какой-никакой, но всё же «пипл» в самое обычное быдло…
Вальгреновский фирменный хеппи-энд вроде бы оставляет надежду, что общество ещё может повернуть назад, не идти по пути массового зомбирования одуревших от потребления обывателей. Для начала хорошо бы осознать, что ты не хуже и не лучше, а ты — это ты, что ты, хочешь жить своей, а не стайной жизнью. Что и делает Иоаким Кунцельманн. Правда, сомнения оставляет откровенно пародийная интонация автора в описании «перековки» непутёвого героя.
Сергей Штерн