5:38
Я на крыше. Смотрю на другие крыши, которые простираются на многие мили вокруг: синеватые шиферные и серые бетонированные, а еще медно-красные и буроватые, черепичные. Все они купаются в розовых лучах восходящего над Элмсбруком солнца. Вон птичка, не то кардинал, не то малиновка — во всяком случае, грудка у нее красная. Птичка щебечет на ветке дерева, которое я тоже не берусь опознать. Не то вяз, не то дуб. А может, и ясень. Когда-то я все это знал: и птиц, и деревья. Теперь ощущение, что не знаю ничего ни о чем. Почему самолеты летают? Откуда берется молния? Что значит играть на понижение? Почему бензин так дорого стоит? Чем шииты отличаются от суннитов? Кто кого режет в Судане? Почему американский доллар так упал на мировом рынке? Почему Американская лига настолько сильнее Национальной? Я не понимаю, каким образом мы с Джен стали чужими, почему несчастье, которое должно было сделать нас ближе и роднее, оказалось причиной крушения брака. Неужели он был настолько несерьезным? Неужели мы дилетанты? Мы же взрослые, неглупые люди, мы любили друг друга, а потом вдруг — бац… Нет, наверно, мы к этому шли, и это все равно бы случилось, рано или поздно, просто Джен меня опередила, поскольку переживала потерю ребенка острее, чем я. На мгновение меня захлестывает странное чувство: кажется, я вот-вот прозрею и даже смирюсь с утратой, но… Этому чувству во мне пока не находится места. И оно растворяется вместе с рассветной дымкой.
Я думаю о Джен. И о Пенни. С Пенни могло бы что-то получиться, но я все равно буду думать о Джен. Можно попробовать вернуть Джен, но тогда я не смогу не думать об Уэйде. И она тоже. Его тень будет витать над нашим ложем, не давая друг до друга дотронуться. Что же мне делать?
Не знаю. Я слишком многого не знаю.
Стоило героине вчерашнего фильма увидеть, как собачий тренер несет на руках свою дочку с ушибленной коленкой, как она тут же поняла, что хочет жить с ним, и только с ним. И нет на свете ничего важнее. Она просто знала это, и все тут. Но она не из реальной жизни, она — актриса, которая на самом деле страдает булимией, которую в прошлом году оштрафовали за управление автомобилем в пьяном виде, которая спала со своим женатым режиссером — ровно до тех пор, пока окончательно не поломала ему жизнь, а потом разлюбила, развернулась и ушла. Такая она, реальная жизнь — сумбурная, безнравственная и совершенно ненадежная. Пенни мне нравится, но я все еще люблю Джен. Одновременно я ненавижу Джен, но из квартирки Пенни унес ноги с огромным облегчением. Мне нужен кто-то, кто полюбит меня, поймет, захочет со мной спать, позволит о себе заботиться… Но кто это? Я не знаю. Я вообще ничего не знаю.
Ничегошеньки.
За спиной у меня раздается шорох. И на крышу, чуть пошатываясь со сна, вылезает Венди.
— Приветик.
— Доброе утро.
Она сует руку в дымоход и извлекает пачку «Мальборо» с зажигалкой.
— Отравишься? — спрашивает она.
— Нет, спасибо.
— А я покурю. Ты не против?
Мой ответ погоды не сделает, поэтому я молчу. В нашем обществе считается непозволительным, если твоя собачка покакала на тротуар, но отчего-то вполне позволительно заставлять ближнего дышать канцерогенами. Курильщики ведут себя так, словно не имеют перед окружающими никаких обязательств.
Венди закуривает, вдыхая так глубоко, что я мгновенно представляю, как ее легкие надуваются и чернеют от табачного дыма.
— Барри сматывается.
— Куда?
— Да куда угодно. В Калифорнию, в Чикаго, в Лондон. Его фонд в прошлом году нашел золотую жилу: завышенную ставку для ненадежных заемщиков. Я, конечно, в кредитовании не сильна, знаю только, что дела у них идут в гору. И сейчас — именно сейчас! — важно заключить какую-то сделку.
— Тебя это тревожит?
Она пожимает плечами:
— Это же Барри. Это его работа. Если каждый раз тревожиться, к чему было выходить за него замуж? Нервов не хватит. — Она делает новую глубокую затяжку. — Так ты вчера переспал с Джен?
— С Пенни.
— Правда? Молодец!.. Что? Не молодец?
— У меня такое чувство, что я никогда не смогу лечь в постель с кем-то новым без размышлений, без раздумий. В голове будет все время тикать: я не с Джен.
Венди пожимает плечами:
— Перемелется.
Снизу доносится стук парадной двери. Спустя мгновение показывается Линда — выйдя из нашего дома, она направляется к своему. Останавливается на дорожке, подставляет лицо ласке утреннего ветерка.
— Она сегодня рано, — замечает Венди.
— Она не пришла, а уходит.
— Что? Ты о чем? Шутишь?
— Говорю, что вижу.
— Не может быть! Ты уверен?
— Я уже ничему не удивляюсь.
Венди молча переваривает информацию.
— Что ж, в этом есть какой-то смысл, — произносит она.
— Какой-то — наверняка.
— Ну и? Как нам к этому относиться?
— Никак. Онеметь.
Сестра размышляет, постукивая сигаретой по губам.
— Верно, — наконец произносит она. — Уже онемели.
Птичка, та самая — не то кардинал, не то малиновка — срывается с ветки и уходит в резкое пике, к самой земле, а оттуда, поймав струю воздуха, взмывает на следующее дерево. Вот бы и мне так научиться. Почувствовал себя где-то с кем-то неуютно, поймал попутный ветер — и ты уже в другом месте. Я бы так давно до Австралии долетел.
— Ты спала с Хорри.
— Он рассказал?
— Я вчера утром тоже на крыше сидел. Видел, как ты возвращалась, полная раскаяния.
Она пожимает плечами:
— Делов-то!
— Ты изменила мужу.
Венди вздергивает брови, явно готовится что-то выпалить в ответ и — осекается. Такое с ней бывает редко. Но на гребне крыши сдержанность все-таки не помешает.
— Хорри там уже бывал.
— Так у тебя как в английском суде? По прецеденту?
— Ага.
— В таком случае половина твоих одноклассничков могут качать права.
Засмеявшись, она тушит сигарету о шифер.
— В другой вселенной, в той, где у Хорри целы мозги, мы с ним — муж и жена. Могу я в кои-то веки туда наведаться?
— Как у тебя все просто.
— Вселенная-то моя, я и устанавливаю правила.
Где-то за спиной, внизу, хлопает задняя дверь. Мы оборачиваемся.
У глубокой части бассейна стоит Трейси. На ней закрытый черный купальник. Трейси ныряет практически без брызг. Гребки у нее размашистые, стильные. Она плавает взад-вперед, точно робот, а в очередной раз доплыв до стенки, совершает изящный кульбит — ну просто как на Олимпийских играх. Даже смотреть на нее и то утомительно.