Трейси поднимает голову:
— Я уезжаю.
— Прошу тебя! Не надо!
Трейси поворачивается к нам с улыбкой:
— Что ж, было очень приятно с вами всеми познакомиться. И извините, если мое присутствие усложнило вам жизнь. — Она подходит ко мне и, обняв, шепчет на ухо: — Сообщите, чем дело кончится.
— Не уходи! — кричит Филипп.
Но она уходит. Бросает прощальный печальный взгляд на Филиппа и элегантно, с достоинством садится в автомобиль. Отбросив сигарету, таксист кладет ее чемодан в багажник и захлопывает крышку. Мы следим, как такси медленно выезжает из Слепой Кишки и скрывается из виду, а потом смотрим на Филиппа, который уже не стоит, а сидит верхом на крыше.
— Уехала, — говорит он. — В голове не укладывается.
— Теперь ты спустишься? — спрашивает мама.
— Куда ж я денусь?
Но когда он, встав, перекидывает ногу через конек, его штанина цепляется за решетку-снегозадержатель, и, потеряв равновесие, Филипп съезжает по скату, отчаянно пытаясь уцепиться за шиферные плиты. Успев сказать «ё-моё», он переваливается через бортовой желоб и, молотя воздух руками, недолго летит — до кустов, высаженных вдоль дома. Мы подбегаем. Филипп лежит навзничь на придавленном кусте и неподвижным, немигающим взглядом смотрит в небо.
— Филли! — кричит мама, бухаясь перед ним на колени. — Не вздумай двигаться.
— Вы замечали, что, когда лежишь, небо ближе? — произносит Филипп.
— Пошевели ногами, — требует Венди. — Можешь?
— Если захочу. — Он на секунду зажмуривается. — Больно.
— Сейчас вызовем «скорую», — говорит мама.
Филипп открывает глаза и смотрит на мать:
— Мама.
— Да, мой хороший?
— Так ты что теперь, лесбиянка?
19:30
Мама ухаживала за отцом с утра до вечера и с вечера до утра. Когда он больше не мог ходить по лестнице, в комнатке за кухней установили больничную кровать. Уложив отца спать, мама уходила наверх и ложилась одна в их супружескую постель. Она была так утомлена и угнетена, что Линда вызвалась с ней ночевать. Однажды ночью, в основном чтобы ее отвлечь и развлечь, Линда призналась, что за долгие годы после смерти мужа имела много любовных связей с женщинами. А мама на тот момент даже ни разу не целовалась с женщиной и считала это большим упущением в своей биографии. Как же? Она знаменитость, а прожила такую непримечательную жизнь! Надо чем-то порадовать своих читателей!
— Нам было грустно, одиноко, у обеих давно не было секса. Не прошло и нескольких минут, как мы начали экспериментировать, как девчонки-школьницы.
Вряд ли кому-то охота выслушивать во всех подробностях, как его мать стала лесбиянкой. И никакого снобизма в этом нет. Про нюансы ее гетеросексуальной жизни я тоже никогда не любил слушать. Но мама жаждет выложить нам все. Рассказ свой она начинает, усевшись на широкий подлокотник кожаного кресла в гостиной. Линда садится на другой подлокотник, для симметрии. Они явно готовились заранее.
— Это началось как нечто совершенно ирреальное. Меня вел зов плоти. — Мама говорит своим телеголосом, словно в камеру. Мысленно она уже снимает фильм о своем бисексуальном пробуждении. — Но мы с Линдой были душевно близки уже столько лет. Естественно, что физические отношения переросли во что-то большее.
— Тебя послушать, так все это совершенно нормально, — говорит Пол.
— В том-то и дело. Так и было.
— Если не учитывать, что ты обманывала умирающего мужа.
— Пол! — останавливает его Элис.
— Ничего страшного, обсудим и это, — отзывается мама. — Он знал.
— Папа об этом знал? — Я не верю своим ушам.
— В вопросах пола ваш отец был человеком вполне просвещенным.
— Ну, папка… — выдыхает Филипп.
— Давайте я расскажу про него одну историю!
— Пожалуйста, не надо, — резко говорит Венди.
Линда, откашлявшись, вступает в разговор:
— Ваш отец всегда был очень добр к нам с Хорри. Считал нас своей семьей, заботился о нашем благосостоянии. Когда Хорри получил травму и мне пришлось выложить кучу денег сверх страховки, ваш отец целый год платил ипотечные кредиты за наш дом, иначе нас бы просто выселили. Морта я бы никогда не предала. Хиллари была любовью всей его жизни, и он умер, зная, что она не останется одна. Он сам мне об этом говорил перед смертью. Не раз.
— Значит, папка вас одобрил! — говорит Филипп. — Круто.
— Он сказал, что всегда подспудно что-то такое предвидел, — добавляет мама.
— Так, почему ты нам сразу не сказала? — спрашиваю я. — Ты же всегда была предельно откровенна. Насчет своей сексуальной жизни.
— Я не хотела ничем отягощать ваше горе. Морт был щедрым и любящим мужем. И замечательным отцом для всех вас. Он заслужил, чтобы о нем скорбели, ни на что не отвлекаясь.
Во мне что-то перещелкивает.
— Так, значит, это не папа придумал, что нам надо отсидеть шиву?
Мама краснеет и опускает глаза:
— Умный мальчик.
Стоны и возмущенный гул.
— Да будет вам! — смеется мама. — Вы же прекрасно знаете, как отец относился к религии. Точнее, не относился. Я даже удивилась, что вы попались на эту удочку.
— А мы-то! Поверили, что это была его последняя просьба! — говорит Пол. — Боже, мама! Зачем ты это выдумала?
— Ну а как еще, по-вашему, заставить вас собраться вместе? Причем не на пару часов, а по-настоящему? Мой муж, ваш отец, умер. Вы были мне нужны. И вы нужны друг другу, даже если пока об этом не подозреваете.
— Значит, и Стояк наврал, — говорю я. — Ради тебя.
Мать пожимает плечами:
— Чарли своего никогда не упустит.
— Если бы мы сюда не приехали, Трейси меня бы не бросила. — Филипп горестно качает головой.
— Сам-то в это веришь?
— Ты сломала мне жизнь.
— Филипп, — ласково говорит мать. — Конечно, на тебя пришелся избыток моей материнской любви, и я испортила тебя вконец. Но думаю, тебе уже пора принять на себя хоть какую-то ответственность за то, куда ты суешь свой член.
— Вот видите? Опять! Хватит говорить про мой член. Он — за пределами твоей юрисдикции. Матери не рассуждают про члены своих взрослых сыновей.
— Так повзрослей, и я перестану.
— Ты нам соврала, — тихо говорит Венди.
— Не отрицаю.
— Но ты никогда нам не врала. Это твое кредо.
— Я и с женщиной никогда любовью не занималась, — гордо отвечает мать. — Люди меняются. Нечасто, и хорошо, что нечасто, но это бывает.