Чуспо Торрес покачал головой. Идиоты, подумал он. 1869 год! За время работы над программой кого он только ни повидал, но таких психов — никогда.
— Чтобы долго не задерживаться на этой истории, — менторским тоном заявил он, — скажем так: вам, профессор, удалось разыскать не только свидетельство о рождении, но и самого человека, взять его под крылышко и даже найти ему работу…
Включили сканер, и на экране появилась фотография, представляющая казино в Малаге.
— Оказалось, что Рубашов, — продолжил ведущий, — давайте не говорить пока о его возрасте, это звучит совершенно невероятно… оставим также его невероятное везение в невезении, я имею в виду все эти катастрофы… оказалось, что Рубашов является обладателем… как бы это назвать? Хорошо, назовем это листком бумаги, или листком похожего на бумагу, но доселе неизвестного материала, своего рода документа… И профессор утверждает, что этот документ невозможно уничтожить.
Картинка сменилась — теперь Рубашов стоял на сцене казино со своим контрактом в руке, в окружении любопытных посетителей.
— И с этим странным листком Рубашов, как утверждают, зарабатывал деньги во всех игровых салонах Солнечного Берега, заключая с публикой пари и давая им возможность попытаться уничтожить этот… документ.
Камера вернулась в студию, но ведущий словно бы исчез. На экране все время были только три гостя. Чуспо Торрес подвинулся, чтобы попасть в кадр.
— А не могли бы вы показать нам этот странный листок, господин Рубашов? — спросил он, с трудом скрывая раздражение, вызванное неумелостью операторов. — Нам интересно попробовать сделать то, что не удавалось другим.
Русский отсутствующе кивнул и молча передал контракт Торресу.
— Итак, вернемся к началу нашей программы, — сказал тот, — существуют ли сегодня явления, которые нельзя объяснить с помощью науки? Есть ли в радуге цвета, которые мы пока не видим? Или все это, а у меня есть серьезные опасения на счет, всего лишь блеф? Вот этот документ, например, с совершенно неразборчивым текстом — неужели его и в самом деле невозможно уничтожить? Дорогие телезрители, к сожалению, во время передачи возник целый ряд технических проблем, поэтому мы сделаем рекламную паузу прямо сейчас, а ответы на наши вопросы вы получите сразу после перерыва…
Но рекламной паузы не последовало. Вместо этого в эфир пошел репортаж из замка черной магии Алекса Сандерса в Ноттинг-Хилле, причем вовсе не тот, что Энрике Чуспо Торрес лично сделал месяц назад — там Сандерс зажигал ароматические курения и молился неизвестному демону. Пока ведущий программы ворвался в диспетчерскую, чтобы наорать на продюсера и помрежа по поводу барахлящих камер — в конце концов, это же было их решение автоматизировать передачи, они настаивали на этой чуши на заседании редакции… пока сотрудники студии пытались успокоить разъяренную телезвезду, в эфир пошла совершенно не та передача, причем никто из ответственных за выпуск этого даже не заметил. Зрители увидели странный интерьер — в огромном зале, совершенно черном, с черными стенами и черным потолком, сидели мистер Алекс Сандерс и профессор Ван дер Вейден и пили мятный чай из викторианских чашек. Вокруг них, в воздухе, танцевала мебель, словно она ничего не весила… прямо над ними парил похожий на черное облако рояль, и клавиатура сама по себе наяривала какую-то разухабистую кадриль. Винчестерское кресло поднималось и опускалось по стене наподобие лифта. На изящно плывущей по воздуху скрипке танцевал смычок. По воздуху летали пыльные бутылки, наполненные чем-то, более всего напоминающим утренний туман, а вокруг профессорской головы, словно планеты вокруг солнца, кружились четыре будильника. По столу, то и дело кланяясь танцующим фарфоровым куклам, шли на неизвестно откуда взявшихся ногах часы с кукушкой. Вдруг появился устрашающий сказочный зверь, но, впрочем, тут же исчез, зато никуда не исчезли тысячи снующих по мраморному полу крыс — все они были в отутюженных фраках.
Сотрудники студии, обнаружили наконец, что происходит, и, затаив дыхание, следили, как сюжет приближается к концу, а когда съемки закончились, сами того не желая, разразились аплодисментами. Продюсер, успевший увидеть несколько последних кадров, пробормотал, показывая на монитор: «Это не то, что мы снимали в Лондоне», — но было уже поздно. Контрольная лампа мигала, извещая, что пора выходить в эфир. Энрико Чуспо Торрес успел занять свое место на диване.
— Итак, дорогие телезрители, мы снова с вами, — сказал он, с трудом переводя дыхание. — Как вы заметили, некоторые технические неполадки пока не удалось устранить, что-то не так с камерами, и этот эпизод в черном замке мистера Сандерса… Мы надеемся, что скоро все будет в порядке, а пока с помощью наших гостей мы продолжим программу…
С этими словами он повернулся к профессору Ван дер Вейдену и посмотрел на него с такой ненавистью, что это заметили даже влюбленные в него телезрительницы.
— Как я уже сказал, передача продолжается. Все в порядке. Если мне не изменяет память, я обещал вам провести эксперимент со странным листом бумаги, принадлежащим господину Рубашову. То есть просто-напросто попытаться его уничтожить. Могу я попросить профессора передать мне спички?
— Зачем вам спички? — буркнул Сандерс. — Вам нужны не спички, Энрике, вам нужен огонь.
И в ту же секунду листок бумаги в руках у ведущего вспыхнул так, что Торрес еле успел отшвырнуть его на стол, где он тут же погас.
Ведущий весь покрылся потом. Он чувствовал, как у него горит лоб и колотится сердце, и даже в глубоком вырезе блондинки не находил он теперь утешения.
— Сами видите, дорогие телезрители, — сказал он в отчаянии, — с бумагой ничего не случилось. А то, каким способом мистер Сандерс ее поджег — еще один необъяснимый феномен. Это так называемый телекинез. Кстати, вам знаком еще один подопечный профессора Ван дер Вейдена — известный немецкий телекинетик Ури Геллер…
— Ну уж нет, — улыбаясь, возразил профессор, — я считаю господина Геллера шарлатаном, к тому же средней руки…
У Торреса по спине стекали ледяные ручьи пота. Он вдруг обратил внимание, что камеры начали жить своей жизнью — похожие на гигантских богомолов на колесах, они катались туда и сюда, беря в кадр то какой-нибудь неприбранный угол, то завернувшийся угол ковра, то пучок разноцветных кабелей.
— Вы, дорогие зрители, — произнес он, слегка заикаясь, — все, наверное, слышали об Ури Геллере, человеке, который может силой мысли гнуть ложки и заставлять ходить сломанных кукол…
— Это может проделать любой идиот, — развязно произнес Сандерс, — даже вы, господин Торрес. Давайте проведем опыт вот с этой поляроидной камерой.
В руке Сандерса внезапно материализовался поляроид. Он направил его на ведущего.
— О чем вы думаете, Торрес? — спросил он. — Сосредоточьтесь на той мысли, что у вас в голове именно сейчас! Воздействуйте на камеру! — и, не дожидаясь ответа, нажал затвор. Из поляроида поползла готовая фотография.
— Вот, дорогая публика, пример, — улыбаясь, сказал профессор Ван дер Вейден, и взбесившиеся камеры, как по команде, вновь собрались вокруг студийного дивана. — Пример несколько примитивной фантазии господина Торреса, переданный им телекинетическим способом.