– Еще! О боже, еще!!!
– И где они находят зрителей? Вот что меня больше всего удивляет. До чего же конченой и жалкой должна быть жизнь, чтобы предпочесть ей такое извращение?
– Кончаю! Кончаю! О боже, я кончаю!
– Им просто нужна любовь, пусть даже поддельная, в обмен на покупку миксера. Семья как ячейка общества в нашей стране в большом упадке…
– Кончаю! Вот оно!.. Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай! Ай!..
– И все-таки покупатели им звонят, иначе они не заказывали бы себе эфир. Интересно, кто их смотрит? Кто среди ночи покупает всякую ерунду?
За стеной Коулмэн сидел перед телевизором с пивом в одной руке и с телефоном – в другой.
– Да, я хочу заказать электрическую перцемолку…
В лестничном колодце дома на Буш-бульваре колыхалась желтая лента, какой полиция огораживает место преступления. Наверху разместились несколько полицейских нарядов, среди них – сержант тампской полиции. На ковре меловым контуром было обозначено место, куда приземлился мужчина в шелковом японском халате. Сержант сидел на диване и смотрел телевизор. Он щурился и наклонял голову набок, тщетно силясь различить в зашифрованном изображении сосок. Закурил и засунул зажигалку в карман. В открытую дверь постучали.
Сержант поднял глаза и увидел человека средних лет в помятых слаксах, розовой рубашке и твидовом спортивном пиджаке. На голове – заломленная под старомодным углом мягкая фетровая шляпа. Черный галстук с гавайскими танцовщицами.
Человек вошел и показал золотой жетон.
– Агент Махони, управление полиции Флориды.
Сержант встал и выключил телевизор.
– Нет, я сержант Драйсдейл. Не знаю никакого агента Махони.
– Махони – это я!
– Так бы и сказали.
Махони сердито посмотрел на сержанта.
– Тупой болван!
– Косноязычный дурак.
– Давайте начнем заново, – подумав, предложил Махони.
– Я не против.
– Так что у нас тут?
– На стоянку вышла голая женщина, истекающая кровью и плачущая. Это показалось соседям подозрительным. Наши прочесали дом и обнаружили труп человека в халате-кабуки. Был застрелен в наркопритоне напротив тематического парка.
Махони сокрушенно покачал головой.
– Если бы мне давали пять центов каждый раз, когда я это слышу…
– …у вас было бы много пятицентовых монеток.
– Мир меняется, – вздохнул Махони. – Помню, можно было не запирать дверь.
– А я помню, когда малолетними преступниками считались ребята, которые обматывали дом директора школы туалетной бумагой, – подхватил сержант.
– Я помню, когда магазины закрывались в одиннадцать, – сказал Махони. – Все, как порядочные, ложились спать.
– Я помню, когда по улицам можно было спокойно ходить ночью и не бояться, что к тебе прицепится полицейская под видом проститутки, которую ты пожалеешь, дашь денег на такси, а потом полгода будешь рассказывать об этом в каталажке.
– Времена были проще…
– Дал на такси – значит на такси. Никто не сомневался…
– Прошлое не воротишь…
– Нельзя оглядываться…
– Дважды в одну реку не войдешь…
– А как мне было понять в темноте, что ей всего пятнадцать…
Махони жестом указал на меловой контур.
– Что подсказывают тебе годы практики?
– Тут поработал какой-то шутник. Умник. Комик. Думал, он очень крутой. Небось убедил открыть ему дверь – признаков взлома не обнаружено.
– Какой-то пробивной малый.
– Со льдом в жилах.
– Крутой чувак.
Сержант указал на кровь на потолке.
– Потом что-то пошло не так. Наширялся и стал бояться.
– И сошел с роликов.
– И обалдел, – сказал сержант. – И достал свою штучку.
– То есть пушку?
– Револьвер.
Махони посмотрел на кофейный столик. На нем лежал пустой мешочек для улик, на котором черным карандашом было написано «зажигалка». Махони указал на него.
– Факс был про зажигалку? Я за ней приехал.
– Что? – переспросил сержант, потом заметил, что мешочек пустой. – А, извиняюсь. Я прикуривал. – Сержант вытянул ногу, засунул руку в карман и извлек зажигалку. – Вот.
Махони надел резиновую перчатку и осторожно принял улику.
– В полицейской академии курс по отпечаткам пальцев появился, когда ты уже ее окончил, да?
– Я уже сказал: извиняюсь.
– Не важно. Я знаю, чья она.
– Правда? Откуда?
– Апельсиновая чаша. 1969 год. Суперкубок-три. Я уже видел эту зажигалку. И никогда не забуду.
Махони взял мешочек со стола, осторожно, как паука, подвесил зажигалку над ним и уронил в мешочек. Закрыл застежку и передал сержанту.
– Хочу на всякий случай исследовать отпечатки – вдруг ты хоть кусочек не замацал.
– Не вопрос, – пожал плечами сержант. – Наши ребята в лаборатории очень загружены, но один мне обязан. Вот я этим и воспользуюсь.
– Рука руку моет.
– Рука спину чешет.
Махони направился к двери.
– Еще один вопрос, – сказал сержант.
Махони обернулся:
– Какой?
– Тормозишь человека за превышение скорости, а он расстегивает блузку. И в чем моя вина? Тем более в такой тьме…
Джим и Марта сидели на веранде и ели вафли быстрого приготовления.
– Доброе утро! – На ступеньки поднялась Глэдис с корзинкой черничных пирожков. – Угощайтесь, только испекла.
Дэйвенпорты взяли по пирожку. Глэдис осмотрелась.
А где ваша новая машина?
– Ее угнали, пока мы вчера были в народной дружине. Глэдис присела на качели.
– Однажды и я попробовала. Увидела квартал в совершенно другом свете.
– О чем и я толкую Марте! Как коралловый риф: по ночам выползают самые невероятные существа.
– Ну, вряд ли все так плохо, – сказала Марта.
– Ты смеешься? – воскликнула Глэдис. – Сходи в три часа ночи в какой-нибудь круглосуточный супермаркет. Увидишь «ужастик» с зомби.
– Я же говорил, – поддакнул Джим.
– Помните, несколько лет назад кто-то убил нескольких студентов? – спросила Марта. – Один мой знакомый в то время служил в полиции. Он рассказывал: как только произошло преступление, полицейские открыли ящик и достали список «обычных подозреваемых» из двухсот человек. У некоторых даже не было приводов, только какие-то отдельные подозрения. Полицейские знали, кто они, где живут, и готовы были обвинить любого. И все эти люди ходили среди нас. А городок маленький.