— Я не думаю на такие темы.
— Бросьте. Вы ведь из 95-го, и мы с вами оба отлично понимаем, что это значит. Несомненно, 482-е должно вас раздражать.
Харлан пожал плечами.
— Найдите в моих отчётах хоть одно слово, свидетельствующее о раздражении.
Ответ был дерзким, и Финжи со злостью забарабанил по столу коротенькими пальчиками.
— Отвечайте на мой вопрос.
— С точки зрения Социологии это Столетие во многих отношениях докатилось до предела. Три последних Изменения Реальности только ухудшили положение вещей. Я полагаю, что раньше или позже вмешательство станет необходимым. Крайности ещё никогда не приводили к добру.
— Значит, вы взяли на себя труд познакомиться с прошлыми Реальностями Столетия?
— В качестве Наблюдателя я обязан знать все относящиеся к делу факты.
Разумеется, знакомство со всеми фактами было правом и даже обязанностью Харлана. Не знать этого Финжи не мог. Каждое Столетие периодически сотрясали Изменения Реальности. Даже самые тщательные Наблюдения через некоторое время теряли свою ценность и нуждались в дополнительной проверке. Именно поэтому все Столетия, охватываемые Вечностью, находились под её непрерывным контролем. Но профессиональное Наблюдение заключалось не только в собирании фактов, но и в установлении их связей с фактами из прошлых Реальностей.
Харлан пришёл к выводу, что их разговор не был вызван одной только неприязнью Финжи к нему. Что-то крылось за этой попыткой выведать его мысли. Поведение Вычислителя было явно враждебным.
В другой раз Финжи, неожиданно заглянув в маленькую комнатушку, служившую Харлану кабинетом, заявил:
— Ваши отчёты произвели благоприятное впечатление на Совет Времён.
После короткой паузы Харлан неуверенно пробормотал:
— Благодарю вас.
— Совет считает, что вы проявили недюжинную проницательность.
— Я делаю всё, что могу.
Следующий вопрос Финжи был совершенно неожиданным:
— Вам когда-нибудь доводилось встречаться со Старшим Вычислителем Твисселом?
— С Вычислителем Твисселом? — Харлан широко раскрыл глаза. — Нет, сэр. А почему вы спросили?
— Похоже, что именно он особо заинтересовался вашими отчётами.
Финжи надул свои румяные щёки и переменил тему разговора:
— Вы знаете, у меня сложилось впечатление, что ваши взгляды на историю довольно своеобразны.
Искушение оказалось слишком велико. В краткой схватке осторожности с тщеславием последнее взяло верх.
— Я занимался изучением Первобытной истории, сэр.
— Первобытной истории? В школе?
— Нет, не в школе. Скорее по собственному почину. Первобытная история — это, так сказать, моё хобби. Глядишь на неё, и кажется, что она застыла неподвижно, не то что Столетия Вечности, которые непрерывно меняются.
Заговорив о любимом предмете, Харлан немного оживился.
— Всё равно как если бы взять фильмокнигу и детально рассматривать кадр за кадром. Мы увидим массу подробностей, которых никогда бы и не заметили, если бы лента двигалась с нормальной скоростью. Я думаю, что моё увлечение здорово помогает мне в работе.
Финжи чуть шире раскрыл свои маленькие глазки, изумлённо посмотрел на Харлана и вышел, не сказав ни слова.
Впоследствии он не раз заводил разговор о Первобытной истории и молча выслушивал сдержанные комментарии Харлана; при этом его пухлое личико оставалось совершенно бесстрастным.
Харлан не знал, сожалеть ли ему об этом разговоре или же рассматривать его как удачный шаг на пути к повышению.
Он стал склоняться к первому мнению после того, как, столкнувшись с ним в коридоре № 1, Финжи спросил вдруг так, чтобы слышали окружающие:
— Скажите, Харлан, почему у вас всегда такая постная физиономия? Вам хоть раз в жизни случалось улыбаться?
Харлан с горечью подумал, что Финжи его ненавидит. Сам же он после этого эпизода стал испытывать к главе Сектора что-то вроде брезгливого отвращения.
Потратив три месяца на изучение порученного ему вопроса, Харлан обсосал его до косточек. Поэтому его нисколько не удивило неожиданное распоряжение срочно явиться в кабинет Финжи.
Он давно уже ожидал нового назначения. Заключительный доклад был готов ещё неделю назад. В 482-м существовало сильное стремление увеличить экспорт тканей из целлюлозы в Столетия, лишённые лесов, вроде 1174-го, однако встречное предложение о поставках копчёной лососины вызывало серьёзные возражения. У Харлана накопился длинный список подобных вопросов, и все они были тщательно проанализированы.
Захватив проект заключения, он направился к Финжи. Однако речь пошла совсем не о 482-м. Вместо этого Финжи представил Харлана маленькому сморщенному человечку с редкими седыми волосами и улыбающимся личиком гнома. Улыбка карлика, то озабоченная, то добродушная, ни на секунду не исчезала с его лица. В жёлтых от табака пальцах была зажата горящая сигарета.
Не будь эта сигарета первой, увиденной Харланом за всю его жизнь, он, пожалуй, уделил бы больше внимания человечку, чем дымящемуся цилиндрику, и слова Финжи не явились бы для него такой неожиданностью.
— Старший Вычислитель Твиссел, перед вами Наблюдатель Эндрю Харлан, — сухо произнёс Финжи.
Взгляд Харлана испуганно метнулся с сигареты на лицо карлика.
— Здравствуйте, — сказал Твиссел писклявым голосом, — значит, вы и есть тот молодой человек, который пишет такие великолепные донесения?
Харлан лишился дара речи. Лабан Твиссел был мифом, живой легендой. Таких людей, как он, полагалось узнавать с первого взгляда. Твиссел был самым выдающимся Вычислителем в Вечности, другими словами, он был самым знаменитым из всех ныне живущих Вечных. Он был председателем Совета Времён. Он рассчитал больше Изменений Реальности, чем любой другой Вычислитель за всю историю Вечности. Он был… Он сделал…
Харлан окончательно растерялся. С глуповатой улыбкой он кивал головой, не в силах произнести ни слова.
Твиссел поднёс сигарету к губам и несколько раз торопливо затянулся.
— Оставьте нас, Финжи, — сказал он, — мне надо побеседовать с этим юношей с глазу на глаз.
Финжи пробормотал что-то невнятное, встал и вышел.
— Не волнуйся, паренёк, — проговорил Твиссел, — тебе нечего бояться.
Но встреча с Твисселом оказалась для Харлана настоящим потрясением. Считать человека гигантом и вдруг обнаружить, что в нём нет и пяти с половиною футов росту, — тут было отчего прийти в замешательство. Неужели за этим покатым лысеющим лобиком скрывается мозг гения? Что светится в этих прищуренных глазках, окружённых паутиной морщинок, — острый ум или же просто благодушное настроение?