— И что?
— Я не монах, Эдриан.
Он прикоснулся к символам Усуи, нарисованным вокруг ее запястья.
— Нет, но ты практикуешь Рейки. Ты исцеляешь своей энергией. — Он перешел на «ты».
Она отдернула руку, чувствуя, как ее охватывает раздражение.
— Татуировки могут лгать… так же, как люди. История тату полна рассказов о символах, которые приносили проклятие и неудачу.
— Я полагаю, что могу довериться тебе. — Он едва заметно улыбнулся.
Она внимательно посмотрела на него, явно сбитая с толку.
— Ты — ученый, врач, — она тоже перешла на «ты», — и ты говоришь мне об исцелении. Еще и не лекарствами, а энергией. Мне кажется, что это…
— Что?
— Это… удивительно, — добавила она, запнувшись.
— Прекрасно. Я ненавижу быть предсказуемым.
Неожиданно Миа почувствовала, что смертельно устала. Только теперь она осознала, как сильно болит ушибленный лоб.
— Может быть, поговорим об этом в следующий раз? А то после всего, что случилось…
— Безусловно. А сейчас я, пожалуй, сделаю тебе чай. Очень сладкий. У тебя шок.
— Да нет, со мной правда все отлично.
— Сама же сказала, что я врач. Ты должна меня слушаться. Давай-ка. — Он аккуратно взял ее под локоть и повел к двери. — Идем. Кухня у тебя внизу, правильно?
В кухне он настоял, чтобы она села. Не спрашивая разрешения, он открыл холодильник.
— У тебя есть лед?
— Лед? Нет, льда нет.
Он открыл морозильную камеру и заглянул внутрь.
— Ладно, ничего страшного. Это тоже сойдет.
Он достал пакет замороженной брюссельской капусты и завернул его в полотенце.
— Вот. Приложи это ко лбу, пока я завариваю чай.
Она прислонила капусту к ушибленному месту и наблюдала за тем, как он наполнил чайник водой и достал из буфета две кружки. Его движения были точными и изящными. Это странно расслабляло — забыть о контроле и все просто предоставить ему.
— Чай? — Он быстро взглянул на нее через плечо.
— Вон там, в банке.
Он налил ей чай и не только положил сахар в кружку, но даже размешал его, пока нес, как поступают с маленькими детьми или тяжелобольными. В обычных обстоятельствах это могло бы показаться излишним, но в данный момент воспринималось как забота.
— Спасибо.
Она положила пакет с капустой на стол и взяла кружку, наслаждаясь теплом, разлившимся между пальцами.
— А это еще кто?
Она быстро подняла глаза. Он указывал в сторону окна.
— А это Свитпи.
Он подошел к занавеске и подсунул палец под брюшко Свитпи.
— Она не хочет идти ко мне.
— Она не такая. Сначала тебе придется завоевать ее доверие.
— Тогда продолжим знакомство. — Он осторожно потрогал спинной гребешок Свитпи.
— Где ты ее нашла?
— Я всю жизнь держу хамелеонов. Мама подарила мне мою первую Свитпи, когда мне было десять лет.
— Крутая мама. Моя подарила мне золотую рыбку.
— Свитпи — мой третий хамелеон. Ты знаешь, они живут не так долго.
Он вернулся к столу и сел рядом с ней.
— Есть африканская легенда, — произнес он, — согласно которой боги планировали подарить хамелеону вечную жизнь.
— Но?
— Но хамелеон упустил свой шанс. Он был слишком медленным и опоздал. Боги оскорбились и ушли.
— Это очень грустная легенда.
— Как и большинство легенд.
Помешивая чай, он смотрел в чашку и слегка хмурился. Длинные ресницы скрывали выражение его глаз. Он действительно был очень красив. Ей всегда казалось, что маленькие изъяны необходимы для того, чтобы красота не казалась приторной, но черты лица этого человека были настолько совершенными, что вряд ли что-то могло сделать его еще более привлекательным. К тому же Эдриан Эштон мог быть кем угодно, только не слащавым нарциссом. Изгиб его рта выражал осязаемую чувственность, а в глазах ясно угадывались недюжинный ум и способности. У него была изумительная для мужчины кожа. Она плотно обтягивала выступающие скулы — гладкая, с незаметными порами, буквально сияющая здоровьем.
Встречаясь с ним до этого, она чувствовала в нем нечто, что заставляло ее относиться к нему с опаской. Она не могла бы объяснить и самой себе, что это было.
Возможно, тому виной почти физическое ощущение исходившей от него брутальной энергии — словно в глубине его натуры скрывался некий источник взрывоопасной силы. Тот факт, что его движения всегда были размеренны и поражали мягкостью, только еще больше подчеркивал это его качество. Однако сегодня вечером его особенности показались ей даже привлекательными. Кроме того, она посчитала, что нужно более дружелюбно относиться к человеку, который только что спас ее, словно рыцарь из сказки. Она отодвинула кружку.
— Хорошо, я сделаю, что ты просишь. Я сделаю тебе татуировку.
Он быстро вскинул глаза.
— Правда?
— Да.
— Отлично. — В его голосе слышалось искреннее ликование. — Это будет настоящее приключение — моя первая татуировка.
— У тебя уже есть конкретная задумка?
— Да. Но я расскажу тебе о ней позже. А теперь, я думаю, тебе нужно поспать. Ты выглядишь измотанной.
— Я провожу тебя.
Ночной воздух был теплым и почти прозрачным. Свет из кухни освещал двор, разрывая темноту оранжевыми проблесками. Она протянула ему руку на прощание.
— Спасибо, что зашел.
— В нужное время и в нужное место.
Он сделал вид, что не заметил протянутую ему руку, и коротко поцеловал ее в лоб, прикосновение его губ было нежным.
— Похоже, будет шишка, — заметил он.
— Неважный из меня боец, — вздохнула она.
— Поединок поединку рознь, Миа, — возразил он, — то, чем ты занимаешься в доджо, — это как вода из родника, чистое искусство. А на улице — там совсем другое дело.
— Но это случилось не на улице, это случилось у меня дома.
— Собственный дом часто бывает наиболее опасным местом, потому что здесь мы чувствуем себя защищенными. Мы расслабляемся и теряем бдительность.
— Наверное.
— Ты испугалась?
Она на мгновение задумалась.
— Нет, все произошло слишком быстро. Страх — это предчувствие того, что должно произойти, а не само событие.
— Да, похоже на то, ты права.
Она смотрела, как он пересекает двор. Поставив ногу на первую ступеньку лестницы, которая должна была вывести его на улицу, он обернулся и посмотрел на нее, стоявшую в дверном проеме.