Теперь она сама пыталась затушить ее логикой.
Ничего не будет по–прежнему. Даже если что–то и начиналось между ней и Михаилом, это было разрушено. Она это понимала. В тот самый момент, когда Павел воспользовался ею, она упустила свой последний шанс.
«Я сделала это сама, я сделала это сама. Меа culpa, меа culpa. Моя вина».
Слова матери преследовали ее, незабываемые воспоминания из прошлой жизни. Почему в ней снова горит эта маленькая искра, ведь она все равно потухнет? Так было всегда. Надежда жестока. Словно голодного ребенка манят запахом еды. На самом деле, нет ни молока, ни мяса. Только запах.
«О, Боже, я не могу на что–то надеяться. Я не могу. Я не переживу, если опять буду надеяться».
Но искра надежды все же была внутри. Маленькая искорка в полной темноте.
Когда с рассветом они приехали в долину, Ангелочек почувствовала тепло солнца, которое все больше согревало ее, и вспомнила ту ночь, когда они с Михаилом встречали рассвет. «Это жизнь, которую я хочу подарить тебе». Она не понимала тогда, что он ей предлагает. Это было для нее непостижимым до того самого дня, когда она поднялась но ступенькам «Серебряного доллара» и снова продала свою душу в рабство.
«Слишком поздно, Ангелочек».
«Тогда зачем он привез меня обратно? Почему не бросил в Парадизе?»
«Хозяин тоже привез тебя обратно, помнишь? Несколько раз».
Она всегда видела жажду возмездия в темных глазах Хозяина. Он сделал ее жертвой. Но ей было легче вынести все то, что он делал с ней, чем видеть, как жестоко он обходился со всяким, кто осмеливался ей помогать. Как он сделал это с Джонни, прежде чем убить его.
Но Михаил совсем не был похож на Хозяина. Она никогда не видела в его глазах ни тени расчетливой жестокости. Она никогда не ощущала ничего подобного в его руках.
«За все нужно платить, Ангелочек. Ты же знаешь. Ты всегда это знала».
Какую цену попросит он за то, что опять вытащил ее из ада? За спасение от ее же безрассудных поступков? Она внутренне содрогнулась.
Перед крыльцом Михаил развернул повозку и привязал поводья. Ангелочек начата было спускаться, но он удержал ее за запястье.
— Сиди. — Его голос звучал жестко, и она замерла, ожидая его распоряжений. Когда он подошел, чтобы помочь ей спуститься, она закрыла глаза, боясь взглянуть на него. Он аккуратно поставил ее на землю.
— Иди в дом, — сказал он ей. — Я займусь лошадьми. Ангелочек толкнула дверь и почувствовала переполнившее ее чувство облегчения. «Я дома».
«Надолго ли, Ангелочек? Разве это не для того, чтобы в конечном счете, помучив тебя, выкинуть прочь?»
Ей не хотелось думать об этом сейчас. Войдя, она осмотрелась. Все было таким родным, таким простым и таким ценным. Грубо сколоченный стол, плетеные кресла у камина, кровать, построенная из старой повозки, яркие лоскутные одеяла, которые сделала его сестра. Ангелочек подошла к камину, чтобы разжечь огонь, поправила кровать.
Взяв в руки красную шерстяную рубашку, она уткнулась в нее лицом. От него пахло землей, небом и ветром. На мгновение она перестала дышать.
«Что я наделала? Зачем я все это отвергла?»
Слова Павла зазвенели в ушах: «Ты не стоишь даже пятидесяти центов». Да, это правда. Она была проституткой и навсегда ей останется. Ее не пришлось долго уговаривать, чтобы она вернулась к прежним занятиям.
Дрожа, она аккуратно свернула рубашку и положила в корзину с бельем. Ей нужно поменьше думать. Просто жить, как жила всегда. Но сможет ли она так жить сейчас? Сможет ли?
Ее ум, доведенный до отчаяния, пытался найти ответы, но их не было. «Я сделаю все, что он только захочет, лишь бы он позволил мне остаться. Если бы он только позволил!»
Ей не хотелось есть, но она знала, что Михаил, когда вернется, будет голоден. Она старательно приготовила завтрак. Пока варилась каша, она убирала дом. Прошел час, затем другой. Михаил не возвращался.
О чем он думает? Может быть, его гнев нарастает? А может, он уже пожалел о том, что привез ее домой? Наверно, теперь он ее вышвырнет вон? Куда она пойдет, если он это сделает?
Она опять вспомнила о Хозяине, отчего все внутри сжалось в комок.
«Он не такой».
«Каждый мужчина становится Хозяином, когда его предают».
Ее мысли кружили, как стервятники над падалью. Инстинкт самосохранения искал способы защиты от Михаила. Никто не просил его возвращаться за ней. Если увиденное в комнате шокировало его, то обвинять он может только себя. Это не ее вина, что он вошел туда не вовремя. Это не ее вина, что он вообще вернулся. Почему он не оставил ее в покое еще тогда, во «Дворце»? Она никогда не пыталась одурачить его. Чего он ожидал? С самого начала он знал, что получит. Он знал, кем она была.
«А я сама знаю, кто я? — Кричала она мысленно. — Кто я?! У меня даже имени своего не осталось. Разве от Сары осталось хоть что–нибудь?»
Перед ее мысленным взором были его глаза, и тяжесть на сердце от этого стала невыносимой.
Наконец, она не выдержала и пошла искать Михаила. В поле его не было, хотя там паслись лошади. Но его нигде не было видно. Она тихонько вошла в сарай и, наконец, увидела его. Он сидел, опустив голову на руки, и рыдал. Ее сердце замерло, а то облегчение, которое она почувствовала, когда вернулась, стало еще более тяжким бременем.
«Я причинила ему боль. Словно ножом в самое сердце. Лучше бы Магован убил меня тогда. Лучше бы я никогда не родилась».
Обняв себя руками, она вернулась в дом и опустилась на колени у камина. Это была ее вина. Многочисленные «если» заполнили ее ум: если бы она не сбежала от Хозяина… если бы она никогда не попала на тот корабль… если бы она не продавалась всякому встречному на улицах Сан–Франциско и не пошла с Хозяйкой… если бы она не обращала внимания на Павла… если бы она осталась здесь и никуда не уехала… если бы она не вернулась в Парадиз и не поднялась тогда наверх с Мерфи… если, если, если… как какая–то бесконечная винтовая лестница.
«Но я сделала все это. Я сделала. Сейчас уже слишком поздно что–то менять, и Михаил сидит и плачет, а у меня нет ни слезинки».
Она сидела, покачиваясь взад–вперед. «Для чего я родилась? Зачем? — Она посмотрела на свои руки. — Для этого?» Она ощущала грязь, которой была покрыта с ног до головы. Все ее тело, внутри и снаружи, смердело и гноилось. Михаил вытащил ее из пропасти и предложил выход — и она отвергла его. И все же он снова вернулся, выдернул ее прямо из той запятнанной грехом кровати и привез к себе домой. О, как же глупо она себя ведет! Все утро она чистила и убирала дом, даже не подумав, что нужно очистить себя.
В сильном нервном возбуждении она стала метаться по дому в поисках мыла и, наконец найдя кусок, помчалась к ручью. Сорвав с себя одежду, небрежно расшвыряв ее в разные стороны, она вошла в ледяную воду.