— Моя мама была католичкой.
Андрей широко открыл рот от удивления.
— Брат Варфоломей говорил, что католики поклоняются рукотворным идолам.
Элизабет бросила на него такой взгляд, что он тотчас же замолчал. И сразу же извинился.
— Не стоит извиняться, — ответила Ангелочек. — Моя мама не поклонялась каким–то идолам, насколько я помню, но молилась много. «Если бы это ей хоть сколько–нибудь помогло», — подумала она.
— О чем она молилась? — настаивала Руфь.
— Об искуплении. — Стараясь не втянуться в религиозную дискуссию, она взяла в руки ткань, которую купил Михаил, чтобы она сшила себе новую одежду. В доме повисло тягостное молчание, от которого мурашки побежали у нее по коже.
— Что такое «искупление»? — не сдавалась Руфь.
— Мы поговорим об этом позже, — прервала ее Элизабет. — А теперь, дети, вам пора делать домашнее задание. — Она поднялась, доставая учебники. Через мгновение Ангелочек подняла глаза и увидела нежный взгляд Михаила. Ее сердце странно затрепетало. Ей захотелось оказаться в прохладной, тихой темноте сарая, чтобы никто ее не видел, даже этот человек, который начинает слишком много значить для нее.
Она вновь сосредоточилась на изучении материи, лежавшей у нее на коленях. Как ей начать? Она еще никогда ничего для себя не шила, и поэтому пребывала в некотором замешательстве. Она думала о тех деньгах, которые потратил Михаил, и боялась все испортить.
— Что ты так нахмурилась? — усмехнулась Мириам. — Тебе что, не нравится шить?
Ангелочек почувствовала, что краснеет. Она ощущала себя униженной из–за того, что ничего не знает и не умеет. Конечно же, Элизабет и Мириам точно знают, что тут надо делать. Всякая приличная девушка сумеет сшить блузку и юбку.
У Мириам вдруг стал удрученный вид, словно она только что поняла, что привлекла всеобщее внимание к тому, к чему не следовало. Она осторожно улыбнулась Ангелочку.
— Мне и самой это не очень–то нравится. В нашем доме мама делает работу швеи.
— Я была бы рада помочь, — отозвалась Элизабет. Лицо Мириам просветлело.
— Да, позволь маме сделать это для тебя, Амэнда. Ей так нравится шить, а за последний год не слишком часто приходилось этим заниматься. — Не дожидаясь ответа, она забрала материю из рук Амэнды и отдала ее матери.
Элизабет рассмеялась — она казалась довольной.
— Ты не будешь возражать, Амэнда?
— Думаю, нет, — ответила Ангелочек.
Когда маленькая Руфь внезапно вскарабкалась к ней на колени, она тихо ойкнула. Мириам усмехнулась.
— Она почти что не кусается. Достается, обычно, только братьям.
Ангелочек прикоснулась к черным, шелковым волосам и была очарована ребенком. Малютка Руфь, с розовыми щечками и светло–карими глазами, была словно мягкая игрушка. Ангелочек почувствовала, как ноет ее сердце. Как бы выглядел ее собственный ребенок? Она поспешила выбросить из головы страшные воспоминания о том вечере, когда Хозяин и доктор пришли в ее комнату, и отдала все свое внимание Руфи. Девочка говорила без умолку, словно маленькая сорока, и Ангелочек слушала, кивая. Подняв на секунду глаза, она встретилась взглядом с Михаилом. «Он хочет иметь детей», — подумала она, и эта мысль отозвалась болью в ее сердце. А если он узнает, что она не может родить? Наверняка, его любовь к ней умрет. Она не могла выдержать его взгляд.
— Пап, а ты не сыграешь нам на скрипке? — спросила Мириам. — Ты так давно не играл.
— Папа, ну, пожалуйста, — умоляюще хором заговорили Иаков и Лия.
— Она упакована с другими вещами, — возразил, помрачнев, отец. Ангелочек ожидала, что на этом дискуссия закончится, но Мириам была упорной девушкой.
— Нет, уже нет. Я ее достала сегодня утром. — Джон хмуро взглянул на дочь, но она только улыбнулась, наклоняясь к нему и положив руку на его колено. — Пожалуйста, папа. — Ее голос звучал так нежно. — Ведь всему есть свое время под солнцем. Помнишь? Время плакать, и время смеяться, время горевать, и время танцевать. [7]
Элизабет застыла на месте, положив руки на материю, разложенную на столе. Когда Джон поднял глаза на нее, они были потемневшими от боли. Из ее глаз заструились слезы.
— Да, прошло уже достаточно времени, Джон. И я уверена, что Амэнда и Михаил хотели бы тебя услышать.
Мириам кивнула Лие, которая мгновенно достала инструмент и смычок и протянула отцу. Он взял их и положил на колени.
— Я настроила инструмент, пока ты работал в поле, — призналась Мириам, когда он пробежал пальцами по струнам. Затем, подняв скрипку, он прижал ее под подбородком и начал играть. С первыми звуками музыки глаза Мириам наполнились слезами, и она запела высоким чистым голосом. Закончив играть, Джон снова положил инструмент на колени.
— Это было прекрасно, — проговорил он растроганно. Прикоснулся к волосам старшей дочери. — В память о нашем Дэйвиде, да?
— Да, папа.
Элизабет подняла голову, ее лицо было в слезах.
— Наш сын, — объяснила она Михаилу и Ангелочку. — Ему было всего лишь четырнадцать, когда… — Ее голос дрогнул, и она отвернулась.
— Он пел альтом, — сказала Мириам. — У него был замечательный голос. Он потрясающе пел многие песни, но больше всего он любил «О, благодать». Он был такой жизнерадостный и любил приключения.
— Он погиб недалеко от Мыса Скотта, — продолжала Элизабет. — Лошадь сбросила его, когда он гнался за бизоном. Он ударился головой.
Довольно долго никто не мог произнести ни слова.
— А бабушка умерла у Хамболдта, — нарушил, наконец, молчание Иаков.
Элизабет медленно села. — Мы были единственными близкими людьми, которые у нее остались, поэтому она поехала с нами, когда мы решили перебраться на Запад. Она себя не очень хорошо чувствовала тогда.
— Она не жалела о своем решении, Лиз, — заметил Джон.
— Я знаю, Джон.
Ангелочек подумала о том, жалела ли Элизабет. Возможно, ей вообще не хотелось никуда уезжать. Может быть, это было желание Джона. Ангелочек взглянула на них и решила, что и Джон, наверное, об этом думает. Но когда к Элизабет вернулось самообладание и она подняла глаза на Джона, сидевшего в противоположном углу, в ее взгляде не было обиды или негодования. Джон снова положил на плечо скрипку и сыграл следующий гимн. На этот раз Михаил присоединился к пению. Звук его красивого, глубокого голоса разносился по дому, и дети замерли на месте от восторга.
— Как хорошо! — сказала Элизабет, радостно улыбаясь. — Пусть Господь благословит вас обильно, мистер Осия.
Мальчикам захотелось спеть дорожные песни, отцу пришлось аккомпанировать. Когда их репертуар иссяк, Михаил рассказал им историю о чернокожем Ездре и рабах, и о том, как они пели, работая на хлопковых полях. Спел одну из их песен, которую ему удалось вспомнить. Это была красивая напевная мелодия, а слова были полны глубокого смысла и печали. «Вот она, славная колесница, вот она здесь, чтоб забрать меня домой…» — голос Михаила разрывал на части сердце Ангелочка.