Он не мог закрыть глаза на эту боль, не мог забыть о ней. Впервые в жизни он отнесся к чужому несчастью, как к своему личному горю. Ему приходилось слышать, что человек, потерявший надежду, может умереть. У Лиоты был такой вид, словно она перестала надеяться, что ее дети будут заботиться о ней. Если бы не Энни, возможно, она бы не пережила этого. Глядя, как старая женщина прикасается к лепесткам фиалки своей дрожащей рукой, он чувствовал ее горе.
Неужели это и называется заботой о ближнем?
Он понимал, что находится во власти ранее неведомого ему чувства, которое делает его уязвимым и беспомощным, и не знал, как избавиться от него. Теперь уже трудно было определить, в какой именно момент с ним произошло это. Он вдруг осознал, что теперь Лиота для него не предмет его научного исследования, а друг. Радостный и прямолинейный, смешной и раздражительный, загадочный и открытый, полный нежности…
— У вас сегодня есть занятия? — спросила Лиота.
— В два часа. — В уголках его губ спряталась грустная улыбка.
Она взглянула на каминные часы:
— Тогда вам лучше выйти прямо сейчас, чтобы не опоздать.
Действительно, он и так сегодня сделал немало открытий. A ecли пропустит занятия, Лиота, конечно, станет упрекать его.
— Энни приедет в пятницу? — с надеждой спросил Корбан, вспомнив, как оживлялась Лиота, когда ее внучка была рядом. Нежная, милая, открытая душа. Эта девушка была для нее светом в окошке.
Рут совсем не такая. Мутные глубокие воды — вот что такое ее душа.
— В пятницу она работает. Приедет в субботу.
— Может, я тоже загляну к вам.
— Почему бы вам не приехать вместе со своей девушкой? Я хотела бы познакомиться с ней. Уверена, что и Энни не станет возражать. — Она слегка кивнула.
— Хорошо, я предложу ей.
— А кстати, как ее зовут?
— Рут, — не сразу ответил он.
Сэм ждал, когда Энни вернется с прогулки, сидя на ступеньках дома, в котором она жила. Увидев, что она приближается, он поднялся на ноги. Они договаривались встретиться в шесть.
— О, Сэм, прости меня! — проговорила Энни и заплакала.
— Ну что ты. Я не сержусь. Просто волновался, все ли с тобой в порядке.
Энни была очень расстроена.
— Почему же Сьюзи не впустила тебя?
— Она впустила и потом ушла на работу. Мне нужно было купить кое-что для моей машины, и, когда я вышел, дверь захлопнулась.
Он протянул Энни завернутый в розовый целлофан увядший букет.
Как долго ему пришлось ждать?
— Который час? — спросила Энни. Она смахнула слезы и достала из кармана своей куртки ключ.
— Половина девятого.
— О, Сэм… — Она отомкнула дверь и распахнула ее. — Зачем же ты ждал столько времени?
— Даю тебе три попытки, чтобы угадать, и два первых неправильных ответа не засчитываю.
Энни посмотрела ему в глаза и опять расплакалась. Ей очень нравился Сэм. Он не скрывал своих чувств, а она не могла столь же искренне сказать ему о том, что у Бога есть Свой замысел относительно ее жизни.
— Я мчался к тебе от самого Сан-Хосе, Энни. Несколько недель подряд работал сверхурочно, чтобы накопить денег и пригласить тебя на шикарный обед из семи, по меньшей мере, блюд. А еще я одолжил у приятеля приличный костюм, чтобы выглядеть как настоящий джентльмен. Купил букет из красных и белых цветов, что символизируют страсть и чистоту. Все для того, чтобы ты поняла, насколько серьезны мои намерения. — Сэм кивнул на увядшие цветы. — Теперь представь, я мчусь сюда, звоню в дверь, мое сердце выскакивает из груди. И что я вижу, свою сестру! — Как будто от волнения, он схватился за сердце. — Ты забыла обо мне. Я не переживу этого, Энни. Честное слово, я что-нибудь с собой сделаю.
— Прости. — Она не нашлась что сказать, поглощенная мыслью о своем разговоре с матерью.
Господи, я не хочу разрыва с мамой, но мне трудно ходить Твоими путями и в то же время угождать ей.
Сэм нежно взял Энни и подбородок и, приподняв ее голову, посмотрел в глаза.
— Когда же ты, наконец, перестанешь во всем винить только себя? От этого люди не станут другими. — Он достал свой носовой платок. — Вот возьми.
— Спасибо.
— Рад помочь в любое время. Обрати внимание на монограмму. Рождественский подарок от моей мамы. Храни его. Каждый раз, вытирая свой носик, ты будешь вспоминать обо мне.
Энни не могла удержаться и рассмеялась.
— Ну вот, так-то лучше. Пойдем. Вот ты засмеялась, и я сразу забыл про долгие часы ожидания.
Она пропустила Сэма вперед.
— Я сейчас, только умоюсь. Ты пока садись и отдыхай.
Энни пошла в ванную и открыла холодную воду. Наклонившись над раковиной, освежила лицо. На ощупь нашла полотенце и приложила его к глазам. В зеркале она увидела свое отражение. После прогулки по пляжу ее волосы были в ужасном беспорядке. Повесив полотенце, Энни попыталась придать им приличный вид. Поняв всю бесполезность этого занятия, состроила смешную рожицу и вернулась в комнату.
Пиджак Сэма лежал на высоком табурете. Спрятав руки в карманы брюк, он смотрел в окно.
— Хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь поесть?
— Через сорок пять минут нам доставят обед. Я заказал салат, французскую булку и пармезан. Тебе нравится этот сыр?
— Я люблю пармезан.
— Знаю. Сьюзен мне говорила.
Он отвернулся от окна и посмотрел на нее.
— Так ты расскажешь мне, что произошло?
Энни снова попробовала привести в порядок свои волосы. Затем глубоко вздохнула и села на стул.
— Произошло, — сказала она и обхватила руками свои колени. — Самый замечательный день в моей жизни. И самый трудный.
— Наверное, звонила твоя мама.
Она подняла на него глаза.
По выражению его глаз и напряженной позе Энни поняла, что Сэм сильно взволнован и что причиной его волнения была не она.
— Не знаю, как быть с моей мамой, — тихо проговорила она.
— Я мог бы тебе подсказать…
— О, знаю, знаю. — Энни согнулась, уткнувшись лицом в свои колени. — Все предлагают мне разорвать с ней отношения, выбросить ее из головы и вычеркнуть из жизни. — Она подняла голову и посмотрела на Сэма. — Но ведь она моя мама, Я люблю ее и хочу знать, что сделало ее такой, какая она есть.
— Думаешь, что ты сможешь с ней договориться? — холодно спросил он. — Забудь, Энни. Это под силу только Богу. — Он подошел ближе. — Ничего другого нельзя ожидать от такого эгоистичного, как твоя мать, человека, который все разрушает вокруг себя. Чем больше усилий ты будешь прилагать, тем невыносимее станут ваши и без того сложные отношения. — На его лице появилась ироничная улыбка. — Милая, моим родителям пришлось выставить меня из дома, пока я не образумился. Если бы не это, неизвестно, остался бы я в живых или нет. Скорее всего, нет.