Совершенно очевидно, единственное, что он действительно любил, — это его работа. Ничто более, казалось, не интересовало его, и меньше всего — жена и дети. Не говоря уже о матери Сьерры, она просто не вписывалась в план его жизни.
— Ты не веришь мне, да? — буркнул он агрессивно, будто защищаясь.
— А следует? Надеюсь, ты позвонишь и поговоришь с ней, пока есть такая возможность. — Она посмотрела на него горящими глазами, обида и ярость закипали в ней, сменяя друг друга, вызывая желание мстить. — Люди нуждаются в любви, когда им больно.
Его взгляд стал холодным.
— Оставляю тебя одну, чтобы ты могла спокойно собраться.
И вышел из комнаты.
—*—
Сегодня приходил пастор поговорить со мной.
Кажется, в Галене он проповедует на рыночной площади. Первое, что он сделал, посмотрел на моих детей и мой округлившийся живот и спросил, как давно я замужем. Достаточно, ответила я. Он сообщил мне о смерти мистера Грейсона прошлой весной. Тот упал и порезался о нож струга, а через две недели скончался, весь скрюченный, как крендель, и с намертво сжатой челюстью. Я спросила, пришел ли он лишь для того, чтобы потолковать об этом. Он сказал, что мой отец болеет, и что дом скоро зарастет травой, и что я должна знать об этом, чтобы как-то помочь. Я сказала, что, по всей вероятности, папа не болен, а пьян. А он напомнил мне, что в библейские времена папа мог вывести меня на улицу и забить до смерти камнями. Я же сказала, что, насколько я понимаю, один только единственный раз Иисус вышел из Себя и разозлился, и это было из-за церковников, которые так были заняты поисками соринки в глазах других людей, что проглядели бревно в своих собственных. Он ушел очень удрученным.
Теперь нужно думать, что же мне делать. Даже будучи пьяным, папа никогда не относился небрежно к земле.
Я поживу у тети Марты, пока Джеймс съездит узнать, как там отец.
Я уже успела забыть, какое это приятное ощущение спать в большой кровати с кружевным пологом и под крышей, которая не протекает, ветер не свищет сквозь оконные щели, стены выкрашены белым, на стене — картина с гречанкой, наливающей воду из кувшина. Бет спит со мной на пуховой перине, а Джошуа с малышом Хэнком спят в маленькой комнатушке рядом. Я скучаю по Джеймсу.
Довольно часто в дом тети Марты приходят разные люди. Дверь у нее открыта для всех. Вчера она пригласила на ужин бродягу.
Вид у него был усталый, одежда вся в дырах, сквозь которые просвечивало голое тело. Когда он уходил, выглядел несравненно лучше. Она дала ему денег оплатить комнату в гостинице. Тетя Марта и три ее приятельницы весь день шили лоскутное одеяло. Она пригласила меня присоединиться к ним, что я и сделала. Бетси приняла на себя заботы о Джошуа и малышах. Они себя расчудесно чувствовали под ее теплым крылышком. Бетси испекла для Джошуа бисквитный торт и приготовила яблочное пюре для маленького Хэнка. Дамы с умилением наблюдали за возней малышей. Их собственные уже давно выросли и разъехались кто куда.
Не думала, что можно получать такое удовольствие от женского общества, хотя мне всегда нравилось бывать с тетей Мартой. Но она не такая, как большинство из тех, кого я встречала.
Эти женщины такие же, как она. Они шутили, смеялись разным разностям, но ни одного недоброго слова в адрес кого бы то ни было ни одна из них ни разу не произнесла.
Жизнь тяжела и жестока.
Джеймс и папа оба болеют, и нам нужно поехать к ним и ухаживать за ними. Я не рискнула спросить, смягчилось ли сердце папы ко мне. Довольно скоро я узнаю это сама.
По правде говоря, я рада, что еду домой, хотя и буду скучать по тете Марте, Бетси и Кловису.
Наверху, в родительской спальне, тихо жужжал металлический кислородный баллон. Мерное тиканье сигнализировало о поступлении воздуха через прозрачную трубку в легкие матери. Сьерра часто проверяла трубку, чтобы убедиться, что она на месте, у носа, и чистый кислород поступит в отекшие легкие матери. Отек легких вызывает затруднение дыхания. В последние несколько дней отек спал, и дыхание матери стало более легким и не таким частым. Улучшение наступило и с поступлением урины из мочевого пузыря через выводную трубку в пакет, прикрепленный к кровати. Медсестра из хосписа предупредила, что цвет содержимого пакета изменится перед наступлением смерти.
Сьерра встала с кресла рядом с кроватью и снова проверила трубку. Дотронулась до волос матери. Когда-то мягкие и темно-рыжие, теперь тронутые сединой, они стали необычайно жесткими на ощупь. Кожа сухая, словно опавший лист. Мать не спала.
— Может, принести супу, мама? — Сьерра отчаянно пыталась сделать что-то, хоть что-нибудь для ее удобства, так хотелось продлить ее жизнь.
— Ты можешь подвинуть кровать ближе к окну?
Арендованная больничная кровать была снабжена колесиками, но Сьерра знала, что любое, даже незначительное движение вызывает толчок и, как следствие, мучительную боль. Она колебалась.
— Пожалуйста, — прошептала мать.
Сьерра подчинилась желанию матери, переместила кровать к окну, до скрежета стискивая зубы при каждом очередном толчке. Мать не издала ни звука.
— Так хорошо, мама?
— М-м-м, — произнесла мать, постепенно выпуская подушку, в которую вцепилась своими тонкими худыми пальцами. Ее тело снова медленно расслабилось. — Можешь открыть окно?
— Сегодня прохладно.
— Пожалуйста.
Сьерра выполнила просьбу, но ею овладело беспокойство. Что если мама простудится? Одна только мысль об этом показалась ей абсурдной. Вчера медсестра сказала, что маме осталось недолго жить.
— Брейди подстригает свою лужайку за домом, — тихо сказала Марианна, и Сьерра заметила, что речь матери стала невнятной. Морфий делал свою работу. Она замечала и другие мелочи. Глаза матери цвета лесного ореха потеряли свой неповторимый блеск. Загар, неотъемлемый признак долгих часов, проведенных на воздухе в заботах о чудесном саде, бесследно исчез. «Я всегда хотела иметь белую как алебастр кожу», — шутила мать несколько дней назад. У Сьерры не получилось выдавить из себя смех.
Белый. Цвет безупречной чистоты, непорочности. Цвет смерти.
— Я всегда любила запах свежескошенной травы, — тихо проговорила Марианна. Она взяла дочь за руку. Сьерра почувствовала легкую дрожь слабости в пальцах матери. — Мое самое любимое время года. Вишневые деревья только-только начинают зацветать, появляются желтые головки нарциссов. Все кругом такое зеленое и радостное. — Она вздохнула, но не отголосок печали послышался в этом вздохе, а удовлетворение. — Как можно не заметить руку Господню во всем этом?
У Сьерры сдавило горло. Она посмотрела в окно на медленно плывущие по небесной сини облака. Маме не понравится, если она заплачет. Она должна быть сильной. Она должна быть мужественной. Но где-то глубоко внутри она ощущала, что распадается на мелкие кусочки.