Доченька | Страница: 51

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Мари и Леони спустились в столовую. Как обычно на праздники, дом полнился ароматами вина и горящих в камине поленьев. Мари с улыбкой подумала, что навсегда сохранит в сердце память об этом прекрасном, безмятежном моменте. Молодая женщина посмотрела на освещенное отблесками огня лицо отца и представила, как холодным утром они вместе пойдут гулять…

Это случилось в одно мгновение. Жан Кюзенак поднес руку к груди и, с глухим звуком втянув в себя воздух, стал клониться вперед. Лизон испустила испуганный крик, Пьер подбежал к тестю и схватил его за плечи как раз вовремя — еще секунда, и мсье Кюзенак мог бы упасть в камин.

Леони через всю комнату бросилась к «папе Жану». От ее крика «О нет, только не это!» у Мари кровь застыла в жилах. Дениза увела обоих детей на второй этаж, несмотря на их протесты. Пьер принялся было развязывать тестю галстук, но Леони отстранила его и сама стала уверенными движениями расстегивать сорочку.

— Папа Жан, папа Жан! — повторяла она.

Мари стояла, скрестив руки на груди, боясь пошевелиться. Пьер бросился к недавно установленному в «Бори» телефону, на ходу нечаянно толкнув супругу:

— Звоню Видалену!

Драматическую тишину в комнате нарушало только хриплое дыхание хозяина дома. Мари хотелось хоть чем-то помочь, однако она сама едва держалась на ногах. Леони уложила Жана Кюзенака на ковер и стала измерять пульс. Глаза ее расширились от страха, когда девушка воскликнула:

— Это сердце! Господи! Пьер, доктор приедет?

— Да, но не сразу. В лучшем случае через час.

Леони встала. Глаза ее метали молнии:

— Значит, надо позвонить другому врачу! В Шабанэ!

Мари подошла к отцу. Глаза его были закрыты, нос заострился. На лице застыло выражение невыносимого страдания. Она взяла его руку и стала покрывать ее поцелуями.

Подошла Леони и спросила тихо:

— Папа Жан принимает лекарства? Может, они у него в спальне?

— Я ничего не знаю о лекарствах. Папа не жаловался на самочувствие, а может, просто скрывал от меня правду. Послушай, я хочу побыть с ним. Посмотри сама в ящичке прикроватного столика.

Пьер от волнения ходил взад и вперед по комнате. Мари знаком попросила его пойти наверх и успокоить детей. Жану Кюзенаку с каждой минутой становилось все труднее дышать, лицо стало мертвенно-бледным.

— Папа! Любимый папочка!

Мари склонилась над отцом и тихонько позвала:

— Папочка, скажи что-нибудь, умоляю!

Но он, похоже, ее не слышал. Во взгляде его плескалась безмерная боль. Мари, обмирая от горя и страха, села на ковер и осторожно положила голову отца себе на колени. Поглаживая его по лбу, она ласково приговаривала:

— Папочка, милый! Я так тебя люблю! Ты — самый замечательный в мире, ты подарил мне столько счастья, столько радости! От тебя я получила много подарков, но самый лучший подарок — это чувствовать, что ты рядом, что ты меня любишь! Умоляю, не оставляй меня, тебе рано уходить! Нам еще так много надо сказать друг другу, в стольких местах побывать! Вспомни, ты хотел, чтобы мы вместе отправились в Италию, в Неаполь! Не оставляй меня, ты мне нужен!

Мари умолкла. Пальцы отца, которые она сжимала в своих, шевельнулись. Жан Кюзенак вдруг сел и пробормотал, запинаясь:

— Мари, моя… крошка… дорогая… Я должен сказать тебе… быстро…

С выражением отчаяния на лице в столовую вернулась Леони. Лекарств она не нашла.

— Мари, как он? Пьер связался с врачом из Шабанэ, он уже выехал. Видален тоже приедет. Думаю, надо вызвать скорую. Если мы сумеем довезти папу Жана до больницы в Лиможе, он спасен!

Мари жестом попросила тишины. Собрав последние силы и превозмогая боль, ее отец пробормотал:

— Дочь… послушай… в гостиной… иди скорее… Прошу тебя!

Леони правильно оценила ситуацию.

— Папа Жан, вам надо беречь силы! — взмолилась она. — Сейчас приедет доктор! Полежите спокойно, вам нельзя напрягаться!

Глаза Жана Кюзенака, хозяина «Бори», широко распахнулись. Он с трудом вдохнул воздух и проговорил:

— Я должен… сказать… Мари… Я должен сказать ей… быстрее… помоги мне!

Мари тихо плакала. Если отец не оставит попыток поговорить с ней, ему станет хуже, и виновата в этом будет она. Леони, по щекам которой тоже катились слезы, снова попросила:

— Папа Жан, ничего не говорите! Мы все обсудим позже, когда вам станет лучше… Полежите спокойно, прошу вас!

В вестибюле послышались шаги. Леони обернулась в надежде увидеть врача, но это был Пьер. Крик Мари заставил ее содрогнуться:

— Папа! Нет! Папа!

Подбежал Пьер, вслед за ним Дениза. Мари склонилась над безжизненным телом отца. Леони вне себя от горя обхватила ладонями голову Жана Кюзенака, повторяя приглушенным голосом:

— Папа Жан! Ну почему? Почему?

Потом она сказала громче, но по лицу ее было понятно, что она все еще не верит в произошедшее:

— Его сердце не выдержало, а я ничего не могла сделать, ничего…

Леони почувствовала, как руки мужчины легли ей на плечи. Это неожиданное теплое прикосновение помогло ей прийти в себя. Девушка закрыла глаза. Пьер помог ей подняться и прижал к себе:

— Леони, успокойся, ты ни в чем не виновата!

Она, словно испугавшись чего-то, быстро высвободилась из его объятий и нервно произнесла:

— Утешь жену, Пьер! Посмотри, как ей плохо!

Но Мари их не слышала. Не помня себя от горя, молодая женщина рыдала так, словно сила ее отчаяния могла вернуть отца к жизни. Вернуть к жизни… Это единственное, чего ей хотелось в эту минуту. Страстное желание маленькой покинутой девочки, напрасное желание, потому что Мари уже знала, что снова стала сиротой…

Глава 20
Дни траура

Похороны Жана Кюзенака стали событием регионального масштаба. Крупный землевладелец, представитель старинного рода, приветливый, чуждый гордыни и чванства, он имел много друзей, что в те времена было явлением достаточно редким, и сумел завоевать уважение местных жителей своей щедростью и скромностью.

Прессиньяк в день похорон заполнила разношерстная толпа: проводить хозяина «Бори» в последний путь приехали не только крестьяне из окрестных деревень, но и владельцы ферм, и именитые граждане из Шабанэ, Массиньяка и даже из Лиможа.

Многие вслух жалели Мари, одетую во все черное. Пьер с непроницаемым лицом поддерживал супругу под руку. Многие кивали в сторону четы, шепча соседу или соседке: «Вот они, новые хозяева усадьбы „Бори“!»

Нанетт дала волю слезам, оплакивая «своего муссюра», то и дело во всеуслышание заявляя, что потеряла «близкого и родного человека». Леони присматривала за Лизон и Полем, которых очень огорчало происходящее. Дети никак не желали понять, что дедушка ушел навсегда, и постоянно спрашивали, когда он вернется.