Судьба Поля, участвующего в движении Сопротивления, тревожила Мари. С беспокойством она думала и о Лизон, и о Ману, большую часть времени проводивших в Тюле. Счастье, что у нее осталось маленькое солнышко — ее Камилла! Мысли Мари, к ее удивлению, вдруг обратились к Клоду, сыну Элоди и Пьера. Этот мальчик, которого она никогда не видела, приходился кровным родственником ее детям. И он пропал…
«Клод ведь сводный брат Поля, Лизон и Ману! У них один отец, мой несчастный Пьер, сначала друг детства, потом пылкий жених из „Волчьего Леса“… Мне самой в детстве пришлось пережить немало унижений из-за того, что я была сиротой. Клод, как и я сама, родился вне брака… Мы должны о нем позаботиться!»
И Мари пообещала себе, что как-нибудь увидится с этим мальчиком, в память о Пьере. Тогда она расскажет ему о семье его отца. Да, она непременно это сделает. Перспектива снова увидеться с Элоди завтра утром ее больше не смущала и даже была на руку: можно будет как следует ее расспросить…
Сияющие Мари-Эллен и Амели раскланялись. Слушатели были в восторге от представления. Нанетт проснулась и стала громко хлопать. Мать Амели воскликнула:
— Какой замечательный вечер! Но мы должны думать и о тех, кто остался на оккупированной территории, — добавила она, и взгляд ее затуманился. — Наше счастье, что мы едим досыта, немногие могут этим похвалиться.
Потом она обратилась к Мари:
— Ваша подруга, мать-настоятельница, прекрасная женщина. Я часто вижу ее в городе, она посещает самые бедные дома, помогает лечить малышей, приносит еду. И как только у нее хватает на всех времени? Ведь в приюте стало намного больше девочек. В Пальмовое Воскресенье, на мессе, их было сорок, если не больше! Откуда взялось столько сирот? Вам это не кажется странным, Мари? Вы ведь часто бываете в приюте…
Мари, конечно же, тоже заметила, что воспитанниц в приюте стало больше. И решила, что при случае расспросит об этом мать Мари-де-Гонзаг.
Адриан ответил вместо жены, словно из опасения, что она может сказать что-то не то:
— Вы правы, с этой проклятой войной сирот стало больше. У некоторых девочек нет матери, но есть отец, который ушел на войну. Другие попали в приют из бедных семей, где мать осталась одна и не может прокормить нескольких детей. Люди охотно доверяют своих дочерей матери Мари-де-Гонзаг. А мадемуазель Тереза просто счастлива, что у нее теперь больше детей, которым можно отдавать свою любовь! Никто не заменит родителей, но бедные крошки обретают в «маме Тере» вторую мать…
Они с Адрианом, обнявшись, возвращались домой по улице, ведущей к городской площади. Несмотря на то что над их благополучием нависла тень, Мари чувствовала себя счастливой благодаря присутствию рядом такого сильного, честного, доброго и справедливого мужчины, как ее Адриан. Она говорила себе: «Он — моя первая любовь… Потому что до встречи с Адрианом я даже не представляла, что значит любить!»
Нанетт следовала за ними, одной рукой опираясь на трость, а второй — на руку Амели, которая вызвалась ее проводить. Замыкала шествие Мари-Эллен, радуясь возможности прогуляться, когда на улице было уже темно.
Обазин засыпал, хотя из многих окон сквозь закрытые ставни еще пробивался желтоватый свет. Жизнь продолжалась, несмотря на безумные поступки одних и благодаря доброте и жертвенности других.
С церковной колокольни донеслись одиннадцать переливчатых ударов колокола. Мари потерлась щекой о плечо Адриана. Они больше не были молодыми влюбленными, но сегодня вечером, оказавшись вместе в своей комнате, они предадутся любви с той же нежностью и страстью, что и в те прекрасные времена…
Среда, 8 июля 1942 года
Мари горько пожалела, что приехала в Брив. И только неистовый восторг Матильды, которая всегда радовалась, оказавшись в толпе, служил ей слабым утешением. Лизон решила присоединиться к матери и сестре по совету Адриана, который остался дома с Камиллой.
Визит маршала Петена, которого иные называли не иначе как «спаситель Родины», с министрами стал знаковым событием для всего Корреза. Накануне правительственная делегация прибыла на поезде в Тюль, где ей устроили пышную встречу. Сегодня в Бриве собралось огромное количество народу, и Мари крепко держала обеих дочерей за руку, чтобы толпа их не разъединила. Тысячи жителей Брива и обитателей окрестных местечек, которые приехали в город на поездах и машинах, теснились на площади Де-ла-Гиерль.
Гомонящая толпа враз затихла, когда появился маршал и поднял руку в знак приветствия. Засим последовала речь мэра, господина Луиса Мижиньяка, на все лады расхваливавшего режим Виши.
В своем выступлении Петен сказал:
— Наши сердца должны биться в унисон! Прежде всего мы должны вернуть Францию самой себе. Речь уже идет не о победе, речь идет о том, чтобы наша страна снова стала свободной!
Элиза пожала плечами. В толпе то и дело раздавались крики «Да здравствует де Голль!», но подобных храбрецов было мало, и эти слова утонули в громогласном «Да здравствует Петен!».
Внезапно на плечо Элизы опустилась чья-то рука. Вскрикнув, девушка обернулась и узнала своего брата Поля, с которым не виделась больше трех месяцев. Он шепнул ей на ухо:
— Пустые слова… Если бы ты только знала, что за ними стоит!
В это мгновение школьники громко запели «Маршал, мы здесь!» — официальный гимн режима Виши. Поль умолк, но на его губах застыла ироничная ухмылка. Лизон потянула мать за рукав. Та обернулась.
— Мама, Поль приехал!
Мари утратила всякий интерес к происходящему. Кого-то оттолкнув, она пробралась к сыну и обняла его. Ласково глядя на мать, тот сказал тихо:
— Мама, прошу, не суетись и не плачь. Это может привлечь внимание. На свой страх и риск я приехал сюда, чтобы увидеться с тобой. И я хочу кое с кем тебя познакомить…
Официальный визит маршала подошел к концу. Главе режима Виши предложили отдохнуть в здании супрефектуры, потом в сопровождении когорты чиновников он уехал на вокзал, где легионеры исполнили для него традиционную «Марсельезу».
Мари с детьми укрылись от жары и нездорового возбуждения толпы за столиком уютного кафе. Выбор заведения не был случайным: именно здесь у Поля была назначена встреча. Мари отметила, что сын сильно повзрослел. Лицо его стало мужественнее, тело — более сильным, мускулистым. И взгляд… Это был взгляд взрослого мужчины. И все же он не смог сдержать улыбки, подтрунивая над сестрами:
— Вы с каждым днем хорошеете, сестрички! А твоей боевой раскраске, Ману, могла бы позавидовать звезда Голливуда! Слишком ярко для молоденькой девушки, но тебе к лицу…
Матильда уже хотела по привычке надуть губки, но вовремя одумалась: она теперь редко бывала в общественных местах, так что грех не воспользоваться возможностью посверкать зубками и построить глазки симпатичным незнакомцам…