Наконец они вплыли под величественный стеклянный купол Восточного вокзала. Огромные часы с подсвеченным циферблатом и черными цифрами отсчитывали убегающее время. Сколько еще секунд до встречи с ней? Райли казалось, что он сейчас взорвется от нетерпения.
А потом он вдруг увидел ее на платформе. Хрупкую фигурку в большом не по размеру макинтоше, брючках капри и кроссовках на шнурках, волосы собраны в пучок, вокруг шеи — непременный шарф. Так по-французски. Настолько в духе Сильви.
Когда поезд остановился, Райли поспешил из купе ко входу в вагон, где Роберт уже помогал Сильви войти и держал в руке потертый красный саквояж, который она брала с собой, сколько Райли помнил. Куда бы Сильви ни ехала, на какой срок, брала она только этот саквояж, и его всегда хватало для ее немалого гардероба, соединявшего в себе дизайнерскую одежду, подаренную обожающими Сильви модельерами, и вещи из секонд-хенда, которые она покупала во всех своих поездках. У нее накопилось по меньшей мере пять джемперов Райли, несколько его рубашек, бесчисленное количество носков и полосатая пижама, в которой Сильви обычно спала.
— Сильви! Дорогая.
Он крепко обнял ее, вдыхая аромат «Хэвек».
— Райли!..
Она смеялась от счастья. То, как она произносила его имя, по-прежнему заставляло Райли светиться от удовольствия. Говорила она с нелепым французским акцентом, хотя большую часть своей жизни говорила по-английски, а не по-французски.
Она отодвинула от себя Райли на расстояние вытянутых рук и нахмурилась, вглядываясь в его лицо при свете коридорных ламп.
— Но ты такой бледный. Ты неважно выглядишь. Что происходит?
— Я попал в аварию. Но со мной все в порядке.
— В аварию? В какую аварию? Ты мне не говорил.
— Нет. Потому что знал, ты тут же сядешь в самолет. Но я чувствую себя отлично. Честное слово.
— Completement fou. Он совсем сошел с ума, — повторила она по-английски и в подтверждение своих слов воздела руки и закатила глаза. — Роберт, что мне с ним делать? Ему нужна нянька. Тебе еще не надоела твоя работа здесь? Мог бы приглядывать за Райли…
Роберт улыбнулся:
— Мне никогда не надоедает моя работа в поезде. Вы это знаете. Вы каждый раз меня спрашиваете.
Это было правдой. Вопрос этот превратился в ритуал. Сильви постоянно пыталась уговорить Роберта оставить работу проводника и следить за ее парижской квартирой. По счастью для него, он не поддавался. У Сильви бывали причуды, и она не всегда понимала, как это может отразиться на других людях и практично ли это. Конечно, это добавляло ей очарования. Роберту хватало ума, чтобы все это понимать, но он тем не менее был от Сильви без ума.
Она покопалась в ручной сумке и с улыбкой подала Роберту коробку «Макарон Ладюре» [20] .
— С фисташками, с лаймом и с соленой карамелью. Все твои любимые.
— Спасибо.
Это был один из обычаев Сильви. Заставить человека почувствовать, что она всегда о нем помнит.
Райли положил руки ей на плечи.
— Идем. Ты должна переодеться к ужину.
Он обменялся с Робертом быстрым заговорщицким взглядом, прежде чем увести Сильви в их купе.
Переоделась она в мгновение ока; актриса, она привыкла быстро менять одежду. Из дорожной сумки Сильви извлекла черное вечернее платье от Бальмена — шелковое, с вырезом-лодочкой, длинными рукавами и пышной юбкой. Платью было, наверное, не меньше лет, чем Сильви, но сидело оно на ней по-прежнему как влитое. Сильви распустила волосы, провела пробкой от флакона с духами за ушами и накрасила губы темно-красной помадой. Повернулась, разведя руки, чтобы Райли оценил. Ее силуэт вырисовывался на фоне вагонного окна, уходил назад Париж, и Райли вдруг вспомнил тот давний день в подземке. Ему достаточно было лишь чуть прищуриться, и Сильви снова было шестнадцать лет, и он снова видел светлую челку и темные брови и вызывающе надутые губы, позирование…
Тот день, понял Райли, когда он ее полюбил.
— Сойдет? — спросила Сильви.
— О да, — ответил Райли и нащупал в кармане маленькую коробочку. — Идем, наш стол ждет.
Когда поезд покинул Париж, Имоджен стало интересно, сколько еще пассажиров село в «Восточный экспресс». Она обнаружила, что одиночество оказалось не таким страшным, как она боялась, поскольку в вагоне-ресторане было интересно, как во время просмотра «мыльной оперы». Имоджен развлекалась, пытаясь угадать, почему те или иные пассажиры ехали в поезде, какие их связывали отношения. Особенно заинтриговала Имоджен молодая пара через два столика от нее. Девушка выглядела потрясающе, одетая, как Дейзи Бьюкенен [21] .
Ясно было, что молодые люди едва знакомы. Слишком уж они во всем друг другу уступали, а ведь предупредительность, с которой они держались, давно исчезла бы, будь они любовниками. И однако же Имоджен видела, что им приятно общество друг друга. Трогательно было наблюдать, как обходителен он со своей спутницей и как она расцветает от его внимания. Имоджен улыбалась, когда официант поставил перед ней тарелку с аппетитной копченой семгой и бокал с идеально охлажденным шабли.
Имоджен только взяла вилку, когда в вагон шагнул какой-то человек. Она с интересом подняла глаза, чтобы оценить вновь прибывшего.
И уронила вилку.
Это был Дэнни. Дэнни в смокинге, джинсах и белой, едва застегнутой сорочке, черные волосы падают на глаза, вид грозный, идет по вагону-ресторану, глядя налево и направо, ища предположительно ее. И когда он ее заметил, то не вздрогнул. Подошел к столику и остановился, возвышаясь над Имоджен, и она, немного испугавшись, откинулась на спинку стула.
— Никогда больше так со мной не поступай, — сказал Дэнни.
Имоджен сглотнула.
— Что… Что ты здесь делаешь?
— Я хочу объясниться по-людски, — сказал он. — А не записку, сунутую в дверь.
— Прости, пожалуйста, — проговорила она. — Я не знала, что еще сделать.
— А как насчет поговорить со мной? — сказал Дэнни. — Мне казалось, что я заслуживаю большего.
— Да. Конечно, заслуживаешь.
Щеки Имоджен горели. Другие пассажиры смотрели на них. В глазах женщин было неприкрытое восхищение. Дэнни никогда не выглядел так великолепно.
К ним подошел озабоченный метрдотель.
— Вы ужинаете с нами этим вечером, сэр?
— Да, — ответила Имоджен. — Да, он ужинает. Не могли бы вы поставить для него прибор?
— Разумеется, мадам.